Если Алексей, продолжая пенять на свою стеснительность и гордыню, был занят еще и ожиданием трелей и рулад в своем животе, поминая недобрым словом все бобовые на свете, то Варвара думала иное. И причиной тому был вчерашний вечер.
В четыре часа дня накануне, она, как обычно, шла от учителя музыки по скверу и, не доходя до улицы Дворянской, как обыкновенно это случалось, встретилась с Алексеем Игумновым. Высокий, особенно, по-юношески стройный в черном подряснике, Алексей, как и прежде, любезно поздоровался с ней и, как и прежде, ярко зарделся. Она ответила ему вроде как дружелюбно, но с оттенком раздражения, поскольку уж который раз ждала, что он изволит еще что-нибудь добавить к своим дежурным словам и стеснению. И, в таком неблагоприятном, с капризом, настроении, поджав пухлую нижнюю губку, удрученная очередным обманом девичьих её надежд, она добрела до Дворянской, почти натолкнувшись на отца. Батюшка Варфоломей стоял столбом и, очевидно, излавливал дочь.
Он приобнял её за плечи и насмешливо, чтобы не придавать лишнего пафоса своим словам, сказал:
– Варя, наблюдаю уж месяц, как вы с Игумновым чирикните друг другу что-то на бегу, а потом испуганно разбегаетесь. Этому юнцу отваги не хватает заговорить, а ты себе такого права сама не даешь. Дай ему повод. Он ждет этого. Юноша он хороший, думаю, даже лучший из всех в семинарии, и хорош собой и умен, и честен, и силен, и наивен. Скоро уж семинарию закончит. Ему поспешить надо, а он, глупыш, боится ко мне подойти. Если он тебе по нраву, так заговори с ним сама, ничего в этом непристойного нет. Вы оба не гордецы, не избалованы, к суровой жизни приучены. Так что если решитесь, то счастливы будете.
– Да ну тебя, батюшка! – только и сказала Варвара, и еще больше опустив голову, чтобы не показать неожиданных слез, торопливо пошла домой.
Дома все время до сна она размышляла над словами отца и вновь и вновь разыгрывала сцены знакомства с юношей. Она заприметила его уже давно, с первого раза он предстал в её воображении как сказочный инок, благородный и бесстрашный. Раз по осени в монастыре на повороте к трапезной, там, где дорога была разбита и не отремонтирована, глубоко, по ось села телега, везшая несколько бочек с соленой рыбой. Остановка телеги той сделала затор по всему монастырю. Мужик суматошно пытался вытянуть ее, погонял лошадь, но в суете быстро это сделать у него не выходило. Всего-то, впрочем, прошло минут несколько. К телеге стали подтягиваться монахи, большинство из них раздумывали, как бы и чем поддеть телегу за ось, и тут уж лошадь сдернула бы воз, как из их числа выделился Алексей, принесший доску. Рукава у него были закатаны до локтя, и белые, не видавшие света, по- мужицки широкие предплечья, с вздутыми венами, более всего бросились в глаза Варваре. Алексей один, взявшись за колесо, поднял край телеги, подтолкнул как жонглер, под него доску, опустил, выдохнул, выказав физическое напряжение, и сказал мужику – «трогай помаленьку». Телега выехала. Братья дружно рассмеялись, стали хлопать Алексея, и кто-то из них в шутку сказал: «Пересвет3, ни дать ни взять, Пересвет».