– Але, здравствуйте, – услышал он приятный молодой женский голос в трубке, прервавший его пререкания с самим собой.
– Я по объявлению, насчет работы, – сказал Макс.
– Сколько Вам лет? – спросил голос.
– Семнадцать с половиной, – ответил Макс, хотя видел, что объявление гласило: с восемнадцати.
– Когда будет восемнадцать, перезвоните, – ответил приятный голос и повесил трубку.
Макс задрожал от ярости.
– Ну и пошла ты! – прошипел он и принялся обзванивать другие объявления.
Записавшись на собеседование в несколько мест, он снова ринулся в бой.
Там, куда он отправился в первую очередь, все было почти так же, как и в туристическом агентстве. Макс даже засомневался, не обман ли это снова. Но на этот раз женщина, проводившая собеседование, не упомянула ни о каких вносимых заранее суммах, а рассказала, что всего на всего придется развозить музыкальные диски по ленивым клиентам, которым самим тяжело подняться и дойти до магазина. Сразу на следующий день нужно было выходить на работу, поэтому Макс никак не успевал во все остальные места, куда еще записался.
Но он не унывал. Какая разница, если уже взяли на работу? Поэтому на следующий день ровно в девять утра был как штык на своем рабочем месте.
Мимо него шныряла туда-сюда толпа молодежи, и было немного неуютно от присутствия всех этих незнакомых людей и нахлынувшего чувства отчуждения. Никто из них не обращал на Макса ни малейшего внимания, словно бы его здесь и не было, и он не знал, радоваться ли этому, или огорчаться. С одной стороны, не хотелось быть таким маленьким и никому не нужным элементом, с другой – попадать в поле зрения этих раскованных и крутых, как ему казалось, молодых людей. Он всегда чувствовал себя неловко в большой, особенно незнакомой, компании, а когда эта компания состояла из москвичей, от которых Макс себя всегда отделял толстой стеной, и подавно. А отделял он себя от них не потому, что не любил. Нет. Наоборот, он хотел быть похожим на москвичей, быть таким же свободным и решительным, как они. Его проблема состояла в том, что он просто боялся их. Боялся именно свободы и решительности, которые сам же в них и уважал. А теперь он стоял в этой шумной кишащей массе, приходящей и уходящей куда-то с пакетами, и чувствовал, что цепенеет, подавленный их струящейся повсюду энергетикой.