Зорге осмотрелся. Здесь можно было снимать фильм про апокалипсис, впрочем, как и во многих других местах этой страны. Как будто эпидемия неведомой болезни, какой-то злокачественной экономической разрухи превратило заводы, фабрики, дома и инфраструктуру по всей стране в руины, ошмётки и комья грязи. Последний пионер уехал отсюда много лет назад, и с тех пор в лагере хозяйничала дикая природа. Зорге медленно пошёл к зданиям, которые виднелись впереди, раздумывая, прятаться или, переведя дух, продолжить свой бег. Среди кустов бересклета проглядывали развалины беседки, чуть дальше сквозь бесформенную кучу почерневших брёвен и досок проросли несколько чахлых берёзок. Между зарослей угадывались остатки заасфальтированной дорожки, которая сейчас бугрилась от распиравших её снизу корней. Зорге сделал несколько шагов, показавшихся оглушительно громкими, а потом зашагал увереннее. Странное чувство, как будто он здесь уже бывал. Может, и не такое странное, потому что память почти стёрла названия тех многочисленных пионерских лагерей, куда родители отправляли ещё маленького, но уже Зорге, каждое лето. «Ракета», «Радуга», «Родина» – как-то так они назывались, явный переизбыток рычащего «Р» и кошмар для ребёнка с дефектами дикции. Зорге прошёл ещё немного вперёд, хрустя стеблями павших в неравной борьбе с заморозками растений. По-прежнему было тихо, даже птица прекратила свои жалобные крики, как будто тоже ожидала, что же случится дальше. Низкое пасмурное небо создавало чувство нереальности происходящего, нависая над головой, как потолок в съёмочном павильоне. Зорге знал, что в нескольких километрах к западу тянется гряда низких гор. Можно рвануть туда, спрятаться в какой-нибудь пещере, только переживёт ли он холодную ночь среди камней, елей и пихт, которые он, городской ребёнок, так и не научился различать.
Двухэтажные корпуса были сложены из силикатного кирпича, который почернел от времени. В разбитых окнах кое-где уцелели остатки стекла. Вокруг ни одного яркого пятна, всё серое, коричневое и чёрное. Старые, пропитанные креозотом столбы с жестянками фонарей показывали направление дороги. Зорге дошёл до центра пионерлагеря, куча мусора с торчащими пластинами шифера обозначала летнюю эстраду, а дальше слева виднелся двухэтажный корпус, облицованный рыжей плиткой, бывшую столовую с клубом. Тело опять пронзила молния узнавания, заставившая даже забыть об опасности. Он обогнул руины эстрады и сошёл с тропы, едва не споткнувшись о спрятанную в бурьяне перевёрнутую скамейку. С торчащего рядом столба до земли свисали остатки проводов, спутанные в беспорядочный моток. Чуть дальше, как он и ожидал, среди густого боярышника торчали остатки стропил одноэтажного здания, которое когда-то было библиотекой. Сейчас оно выглядело так, как будто пострадало от пожара. Заболела голова, и Зорге провёл рукой по лицу. Он был здесь раньше, в детстве, может быть, двадцать лет назад. Он повернул голову и увидел то, что ожидал. Правее входных дверей торчала покосившаяся скульптура, изображавшая тягу к знаниям – девочка с книгой. Зорге знал, что это девочка с книгой, потому что много лет назад сам покрасил ей губы красным карандашом, который стащил в клубе. Сейчас девочка потеряла книгу и перестала быть похожей на человека, превратившись в серый облизанный дождями и ветрами обмылок, но Зорге знал, что под слоем грязи и птичьего помёта ещё остались следы от красного грифеля.