«Дай ей столько, сколько запросит – пусть даже цену втрое заломит. Лей серебро в её горло, пока не захлебнётся, – велел Ульф. – Лучше разориться сейчас, чем потом платить палачу за её язык».
Кэнзи открыла кошель и отсчитала деньги. Госпожа Агнес осмотрела монеты, попробовала каждую на зуб, потом кивнула.
– Ключ. Не заставляй меня искать его на твоём теле.
Хозяйка дома вздрогнула. Брюнетка с привлекательным личиком оказалась опасной.
– Ишь ты, кузина… Да у Зельды даже вошь на платье – и та пришлая была! – проворчала старуха, копошась в своих лохмотьях.
– Да повешевеливайся же, любезная госпожа Агнес! Осмелюсь доложить, что моё терпение – не бездонный колодец. – Поторопила Кэнзи, и, возвращаясь к назубок заученному тексту, сказала. – Она выйдет – и я её заберу. А твои промедления… могут не понравиться моим друзьям, – добавила она от себя.
Госпожа Агнес фыркнула и вытащила из-под пледа ключ, висящий на обветшалом шнурке.
– Да уж, обратно я ее больше не пущу. Забирай всё – даже сор из углов! Чтоб ни пушинки от неё не осталось!
Она закрыла дверь.
Кэнзи зашагала наверх. «Ульф будет доволен, – думала она. – А я и не гадала, что всё так просто выйдет!»
* * *
Одхан решил, что следующий шаг авантюры он сделает лично. Ни Сигурд, ни Ульф не смогли бы найти общий язык со Змееустом, содержащим приют для душевнобольных.
Вечером Одхан остановил вороного у внушительного особняка за высокой оградой из плотно подоганных друг к другу грубых неотёсанных столбов, измазанных дёгтем и усыпанных керамическими осколками, смотревшего чёрными зияющими окнами на порт Рыбацкой слободы, и несколько раз дёрнул за верёвочку у ворот.
Где-то за бревенчатой изгородью зазвучал колокольчик, и на звук вышла поблекшая женщина средних лет. Испытующе взглянув на посетителя, через площадку со злобными псами, которых женщина привычно отшвыривала пинками, она провела его в просторный холл.
– Господин доктор скоро выйдет, – сказала она.
Он кивнул и, присев на одну из клеток для особо буйных больных, осмотрел неприглядный приют для сумасшедших.
По заплесневелым стенам, цепляясь за ржавые решётки, сквозь которые струился тусклый свет угасающего дня, ползли тени. В коридорах, пропитанных запахом гниющей соломы и человеческой немощи, бродили бледные фигуры – одни шептали бессвязные угрозы, другие выли, словно затравленные звери. Их лица были изуродованы годами страха, кожа под рубищем была покрыта язвами а, глаза – пусты, как у мертвецов, к облегчению Одхана, лишь ненадолго останавливались на нём.