Новая классификация отражает сходства между химическими и поведенческими аддикциями в плане этиологии, биологических механизмов, клинических проявлений и лечебных стратегий, подтвержденные многочисленными психологическими и нейробиологическими исследованиями [Fauth-Bühler, Mann, Potenza, 2016]. В этом смысле изучение игрового поведения и его дезадаптивных форм открывает путь к лучшему пониманию психобиологических механизмов возникновения как нехимических, так и химических аддикций, позволяя отделять экзогенные эффекты психоактивных веществ [Pathological Choice: The neuroscience of gambling and gambling addiction, 2013]. При этом на первый план выходит исследовательский поиск, потенциально способный обеспечить разработку таких методов, а также направленный на совершенствование существующих психосоциальных методов.
В настоящее время выделяют два основных подхода к пониманию игрового поведения: когнитивный и психобиологический [Clark, 2010]. Когнитивный подход сконцентрирован на содержании когниций и дефицитов контроля, которые поддерживают проблемное игровое поведение. Психобиологический подход соотносится с поиском нейробиологических и нейрохимических отличий патологических игроков от других популяций. По сравнению со здоровой популяцией испытуемые с игровой зависимостью страдают от ряда нарушений в когнитивной сфере [Neurocognitive functions …, 2006; Executive function …, 2008]. Несмотря на то, что у патологических игроков отсутствуют выраженные лингвистические и интеллектуально-мнестические снижения, у них последовательно выявляются дефициты исполнительных функций, в частности в распределении внимания, когнитивной гибкости, планировании действий, торможении и контроле импульсов, планировании действий и принятии решений [Clark, 2010; Potenza, 2014]. Указанные дефициты проявляются в повышенной импульсивности, проблемах саморегуляции, неспособности к гибкому рапределению внимания и переключению между поставленными задачами. Более того, вышеупомянутые дефициты проспективной способности характеризуются снижением способности к обучению и также реверсивному обучению [Quintero, 2016], что имеет непосредственное отношение к овладению естественным языком коммуникации, а также к возможности реализации самой коммуникации на естественном языке.