– Нет, просто не хочу, – отвечаю спокойно.
– Бери, – требует он.
– Нет, – настаиваю я на своем, а сама боковым зрением поглядываю на дверь. Только бы мама не зашла.
– Это приказ, – его тон напоминает мать. И взгляд, требующий повиновения, один в один как у Анны Евгеньевны.
Я не понимаю, зачем Глеб это делает. Между нами нет той дружественной нотки, с которой протягивают кусок хлеба. Даже прислуга вела себя со мной любезнее, чем этот мальчишка.
– Нет.
Тогда Гордеев берет мою руку, вкладывает в нее силой горбушку и заставляет меня поднести ее к губам. В ответ желудок почти воет, до того мне хочется откусить кусок.
– Все еще нет? – то ли издевается, то ли черт знает что делает он.
– Мы так не сможем стать друзьями, Глеб, – искренне шепчу я. А мне очень этого хочется. Я была уверена, что в новом доме обрету счастье, и обрела, правда, какое-то… не такое. У меня совсем нет близких людей, с кем можно было бы поговорить или просто пожаловаться.
– Глеб? – дверь распахивается, и мать фурией влетает в кухню. – Ты разбил вазу? Ты хоть знаешь, сколько она стоит?..
– Плевать, – он отмахивается и от мамы, и от меня и с равнодушным видом идет к двери.
Анна Евгеньевна не ругает его сильнее, позволяя просто уйти. Зато… прилетает мне. За кусок хлеба. А ведь я его даже не попробовала.
В тот день мне не разрешают больше есть.
***
Глеб щелкает пальцами перед моим лицом, возвращая в реальность. Ненавижу воспоминания, связанные с ним, в них всегда какой-то холодок, неизвестность. Я никогда не понимала поступков своего сводного брата. Он – загадка, которую невозможно разгадать.
Я отворачиваюсь, пытаясь всем своим видом показать, что разговор окончен, но Глеб выхватывает из моих рук костыль и с силой швыряет его в стену. Происходящее заставляет вздрогнуть, хотя я стараюсь сохранять спокойствие и не думать о страхе, который подкрался от этого сумасшедшего действия. Внезапно в груди что-то вспыхивает, яркое, горячее, словно лава. Оно заполняет мое тело, придает сил.
– И что? – рычу я, а затем отпускаю второй костыль, позволяя ему с шумом упасть на пол. Стоять на двух ногах уже не больно, тем более врач говорил, что у меня отлично заживают кости. – Чем еще собираешься пугать?
– Ты не сможешь вернуться на сцену, – он делает шаг, и его парфюм заполняет мои легкие.