– Во разошелся! – одобрительно сказал он. – Хороший настрой.
Я кивнул, продолжая колоть дрова.
– Хватит на баню? – спросил я, оглядывая приличную кучу поленьев.
– И не на раз! – ответил дед, подмигнув. – Это, если че, – он понизил голос и оглянулся, будто боялся, что кто-то может нас услышать, – мы просто зарабатываем себе на жизнь. Не серчай, все оплачено, так сказать.
– Правила пребывания здесь? – поинтересовался я, отложив топор и вытирая пот со лба.
– Просто делай все, как бабка скажет, – дед кивнул на дом. – С ней лучше не спорить, поверь…
Я снова кивнул, понимая, что здесь свои законы и правила. Я чувствовал, что это место может стать для меня чем-то большим, чем просто местом для «отдыха». Возможно, оно поможет мне вспомнить, что значит быть частью чего-то большего, чем просто город и суета.
– Вот он… – голос Тамары Ивановны заставил даже меня вздрогнуть. Я обернулся, пытаясь уловить ее взгляд, но она смотрела прямо на Степаныча, ее лицо выражало смесь раздражения и недовольства.
– Где был старый хрыч? – повторила она, слегка повышая голос.
Степаныч, почувствовав ее недовольство, поспешно попытался оправдаться. Он потряс авоськой, которую держал в руке, словно это могло что-то изменить. Внутри авоськи лежали батон и кирпичик черного хлеба, но они не могли смягчить ее взгляд.
– Дак сходил в магазин, как просила, за хлебушком! – его голос звучал неуверенно, как будто он сам не верил в свои слова.
– И не только я смотрю… – Тамара скрестила руки на груди и посмотрела на него с таким выражением, что я невольно почувствовал себя лишним. В ее глазах читалось разочарование, смешанное с чем-то еще, что я не мог понять.
Степаныч замер, а затем, словно очнувшись, вскочил на ноги. Его движения были суетливыми, почти хаотичными. Он начал собирать поленья, бросая их в кучу с такой силой, что я испугался, как бы они не разлетелись по всему двору.
– Щас баньку растопим! – выкрикнул он, пытаясь придать себе уверенности. Но его голос дрожал, и я понял, что он сам не верит в свои слова.
Тамара не ответила. Она просто смотрела на него, ее взгляд был холодным и отстраненным. Затем она медленно подошла к нему, забрала авоську с хлебом и, не говоря ни слова, пошла в дом. Ее шаги были уверенными, но в них чувствовалась скрытая сила.
Я остался стоять на месте, наблюдая за ними. Мне казалось, что я попал в чужую жизнь, где я не понимаю ни слов, ни жестов. Я начал помогать Степанычу складывать поленья, но мой взгляд то и дело возвращался к дому. Мне казалось, что за занавесками в окне прячется Настя. Ее образ был таким живым, что я почти мог ее увидеть.