Мне так хотелось знать, помнит ли она меня? Помнит ли тот момент, когда мы были вместе? Или я стал для нее просто воспоминанием, которое она старается забыть?
Часть поленьев мы сложили под навес, часть унесли в баню. Там Степаныч, насыпав щепу из ведра, стоявшего прямо у печи, ловко закидал ее. Его движения были уверенными и привычными, словно он делал это каждый день.
Степаныч чиркнул спичкой, и она, ярко вспыхнув, осветила его лицо. Он поджег небольшой кусок бумаги, который заранее держал в руках, и, аккуратно поднеся его к печи, сунул в дрова. Бумага мгновенно вспыхнула, и огонь, словно обрадовавшись новой жертве, с жадностью поглотил ее. Степаныч быстро закрыл дверцу печи, и через пару секунд дрова, которые он уже успел наложить, затрещали, наполняя баню приятным треском и запахом дыма. Печь загудела, и ее гул становился все громче, обещая тепло и жар.
– Давай еще воды наберем, – сказал он. Степаныч вышел из бани и указал на две бочки с водой. Я, взяв ведро, стоявшее в предбаннике и, аккуратно зачерпнул воду. Занес ведро в баню и, наклонив его, начал наливать в железный бак.
Наполнив бак, принес и поставил на лавку, два ведра холодной воды.
Оглянулся, рассматривая чистое пространство бани. Две полки, деревянная решетка на бетонном полу, веники сложенные в тазу.
Давно я не парился в бане… Вот так, по-простому!
Степаныч куда-то испарился, пока я носил воду из колодца. Я вернулся в баню, уставший от физического труда. Пот стекал по лицу, капли падали на рубашку, которая прилипала к телу. В воздухе витал запах дыма и свежескошенной травы.
Когда я умылся, и собралась уходить, Степаныч вернулся. Он бросил в печь еще дров и, выпрямившись, посмотрел на меня с хитрой ухмылкой. Его седые волосы были взъерошены, а в глазах блестел озорной огонек.
– Ну что, зятек, готов к труду? – скомандовал он, хлопнув по своим старым, но крепким коленям.
– Может, позже? – устало выдохнул я, чувствуя, как солнце припекает спину. Вечер только начинался, но жара была невыносимой.
– Купаться и ужин скоро! – дед прищурился, глядя на меня с прищуром. – Кто не работает, тот не ест! И это не обсуждается.
Я нахмурился, не понимая, почему позволяю ему помыкать мной. Я заплатил за свое пребывание здесь, и не обязан выполнять все его приказы. Но что-то в его голосе и взгляде заставляло меня подчиниться.