Но вот прошло время, и все изменилось. Перемены, как осенний дождь, застигли их врасплох. И хоть никто не говорил вслух, все знали, что это было время, когда всё пошло не так, как хотелось. Печальные тени, которые теперь легли на стены, подчеркивали не только физический холод, но и нечто более глубокое, сокрытое, что тронуло каждого, кто еще верил в тепло былых дней.
Тем не менее, дом продолжал жить своей жизнью. Уют был в этом мгновении, в тени керосиновой лампы, в тихом, почти неуловимом позвякивании отцовских рук, создающих новый механизм, в запахе картошки, в свете, что отражался на стекле. Всё это оставалось, несмотря на изменения, и как бы ни менялся мир, этот маленький уголок был неким убежищем, где всё, хотя бы на короткое время, было так, как должно быть.
– Пап, смотри! – голос девочки звучал с ноткой волнительной надежды, почти как у человека, который сделал что-то важное и ждал, что его поймут. Она осторожно повернулась, держа в дрожащих руках старинные карманные часы, чье стекло было треснувшим, а корпус покрыт мелкими потертостями, как если бы каждая царапина рассказывала свою историю.
Отец, сидящий за верстаком, медленно поднял голову. В его серых глазах, которые обычно отражали усталость и тяжесть прожитых лет, мелькнула неожиданная искра тепла. Было что-то особенно трогательное в том, как взгляд, который почти всегда был затуманен заботами и тяжелыми переживаниями, вдруг стал ясным, как чистая весенняя вода. Его лицо, покрытое глубокими морщинами, слегка разгладилось, и уголки губ приподнялись в редкой, но такой родной улыбке.
– Ну-ка покажи, зайка, – его голос, полный усталости и забот, звучал мягко, как теплое одеяло, которое готово окружить и защитить. Он протянул свою руку – крепкую, но немного дрожащую, с тонкими прожилками на запястье, что было заметно, когда он вытянул ее навстречу дочери. М. заметила легкий тремор в его пальцах – едва уловимый, но все же заметный, словно нервный дрожь, который появился после последнего запоя. Он больше не был тем уверенным и сильным человеком, каким был раньше, но в его взгляде и жестах оставалась та самая, почти забытая любовь, о которой она все еще могла мечтать.
Он взял часы с аккуратностью, присущей только истинному мастеру. В его руках старинный предмет казался чем-то хрупким и ценным. Он повертел их в руках, щелкнул крышкой, и звук этого щелчка был, как подтверждение того, что несмотря на все сложности, все еще можно найти моменты гармонии. Механизм тикал ровно, без сбоев, как тихая, но твердая уверенность в том, что даже в самых трудных ситуациях можно найти нечто стабильное.