«Привет Уго», – одновременно крикнули Газ и Хобот.
«Привет, Газ, мне кажется ты немного промок», – с улыбкой воскликнул Уго.
«Пойдём с нами вечером прыгать по аллигаторам на Большом Болоте, да, Хобот? », – сказал Газ поджав голову с ухмылкой, будто в ожидании братского подзатыльника от Хобота.
«Никуда мы не пойдём, дядя сказал что там опасно» – утвердительно сказал Хобот.
«Ну хотя бы на перевал, посмотреть на пустыню Гаммаду» – жалобно произнёс Газ.
«А что, если Уго согласен, то и я за» – сказал Хобот посмотрев на Уго.
«Ой, я же спешу помогать маме в таверне, давайте в другой раз» – сказал Уго побежав дальше, но эта идея вызвала у него интерес. Уго всегда хотел посмотреть на пустыню о которой часто рассказывали его родители.
Наконец дойдя до места, Уго открыл дверь таверны, на которой висел колокольчик, обозначавший всех вошедших. Мама Алея раскладывала фрукты на прилавок, предварительно отмывая и протирая каждый.
«Уго, ты опять убегал в эту чащу. Давай лучше беги до дома и забери у отца ящик апельсинов, он в саду. Приходи как можно скорее, ты же знаешь,– добавила Алея с хохотом, – посетителя от них с ума сходят»
Дом Уго был расположен ближе всех остальных к склону. Крыша была украшена виноградными листьями с которых свисали сочные кисти ягод, позади дома находился сад, засаженный разными красочными цветами и деревьями. Именно там, где сейчас трудился отец Габид, они и выращивали большинство фруктов для таверны.
Работа шла, а солнце опускалось с зенита и скрывалось за чащобой.
Именно это обозначало конец рабочего дня, когда деревня раскрывалась в других своих красотах. Рабочий шум – стук топоров из дровяного сарая, блеяние овец, возвращающихся с лугов, деловитый гомон у кузницы – постепенно смолк, растворившись в наступающем вечернем покое. Площадь у фонтана преобразилась. Каменная чаша, днём сверкавшая бриллиантовыми брызгами, теперь темнела, как таинственное озеро, отражая в своей глади первые бледные звезды и рогатый месяц. Вокруг неё, словно мотыльки, закружились огоньки светлячков, добавляя к вечерней палитре живое, изумрудно– зеленое мерцание. На скамейках у домов, в глубоких синих тенях, зашевелились силуэты: старики с трубками тихо беседовали, их голоса – негромкое жужжание, как у вечерних шмелей. Ребятня потише дневной, но все ещё резвилась в сумерках, их смех и крики звенели чистыми серебряными колокольчиками в прохладном воздухе. Запах хлеба, мерцание огней, шёпот теней и серебристый смех детей – всё сливалось в один тёплый, живой гул, наполняя долину умиротворением перед ночным отдыхом.