– Тридцать три… тридцать пять… О-о-о, Же-е-е-ня! – скулил он, наращивая темп.
– Тише ты, ебанько, – просипела я. Вместо ответа Шульгин ткнулся мокрыми губами мне в шею и снова затрясся.
– О-о, Же-е-е-ня! Сорок… сорок один…
– Чо ты…
– СОРОК ДВА! – неожиданно заревел он, выгнувшись дугой. Шульгина снова затрясло, его вибрация передалась и мне, а потом он неожиданно ойкнул и застонал. – Ай, бля… Ногу свело!
– Господи, ну, что за калич, – вздохнула я. Шульгин перекатился на другую сторону кровати с глупой улыбкой и довольно на меня посмотрел.
– Ну, чо? Как? – подмигнул он, потянувшись к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбе.
– «Да, никак», – мысленно ответила я. Однако нашла в себе силы улыбнуться в ответ, встала с кровати и поправила задравшуюся футболку. Рядом на кровати продолжал вибрировать от наслаждения Шульгин, а мне почему-то захотелось водки. И сигаретку. Да, вот сигаретка точно лишней не будет.
На улице смеркалось. Пахло пролитым бухлом и развратом. Кусты рядом со столом, уставленным полупустыми бутылками, тарелками с нарезками и так и нетронутыми фруктами, подозрительно шевелились, но мне на это было плевать. К счастью, на столе нашлась початая бутылка коньяка «Петровский», не водка, конечно, но тоже неплохо, и пачка сигарет «Ява». Выпив коньяку и закурив, я задумчиво посмотрела на темно-фиолетовое небо. День закончился. Скоро в свои права вступит ночь, прольется чья-то сперма, кто-то кому-то даст пиздюлей, а потом, помирившись, приговорит остатки алкоголя. Кусты снова зашевелились и до меня донесся восторженный стон Юльки Корчагиной.
– Сорок два! – пробормотала я, поднимая вверх пластиковый стаканчик с коньяком. Выпив же, поморщилась и ехидно улыбнулась, увидев, как из кустов выбирается взъерошенный Петька, мой непутевый братец, и раскрасневшаяся Юлька, то и дело одергивающая платьице. Заметив меня, она покраснела и, вжав голову в плечи, рысью помчалась к дому. Петька же, ничего не смущаясь, бухнулся на скамью напротив, плеснул коньяка себе и заговорщицки мне подмигнул.
– Чо как, сестренка? – спросил он. На шее свежий засос, а в воздухе пахнет не только перегаром, но и утраченной юностью.
– Заебись, братец, – кивнула я, задумчиво выпустив колечко к вечернему небу. Первый раз у каждого свой. И забыть его ты не сможешь, как бы ни пытался.