– Как ты смеешь оскорблять мою девушку, чокнутый ты шизофреник?!
– Паша! – с ещё большим возмущением закричала мать.
Но я продолжал, будучи уже не в силах сдержать себя:
– Я готов терпеть тебя в своём доме, готов каждый день выслушивать твои параноидальные бредни, готов сносить насмешки одноклассников, готов слышать твоё чавканье за столом и храп по ночам – но я не позволю тебе называть шлюхой мою возлюбленную!
Хотя никто и не называл её шлюхой, я лишь пересказал его реплику одним словом. Был задет мой рыцарски-джентльменский нрав: я мог стерпеть любое оскорбление в свой адрес, но считал своим мужским долгом не позволять никому, даже родному отцу, оскорблять мою даму. И это единственное, что может послужить мне слабым оправданием.
Я хлопнул дверью и ушёл ночевать к Вале.
Когда проснулся, она уже была на учёбе, а её родители – на работе. Меня передёрнуло от мысли, что надо идти домой. Я готов был поселиться у Вали и жить у неё до начала учёбы. Мне страшно не хотелось снова видеть отца. Однако у Вали мне было решительно нечем заняться. Все мои книги лежали дома. Я понимал, что рано или поздно придётся вернуться домой и увидеть его. Оставалось потерпеть всего три недели до отъезда в Москву. Поэтому я собрал волю в кулак и пошёл к себе.
Как только я открыл дверь, невольно вспомнился тот самый день, когда я впервые увидел отца. Снова захожу в квартиру – а там стоит гробовая тишина. Снова зову маму – а никто не отвечает. Снова прохожу на кухню – и вижу там мать. Только на этот раз она была там одна. Отца не было. Мама была какая-то смурная и замкнувшаяся в себе. Избегала моих взглядов и смотрела в пустоту, думая о чём-то своём.
– А где отец? – спросил я, так и не дождавшись, пока она сама мне всё объяснит.
– Ушёл, – ответила мама.
– То есть как ушёл? – не понял я.
– Вот так. Ушёл. Насовсем.
С тех самых пор никто ничего не слышал о моём отце. Он как в воду канул, не оставив и следа своего пребывания на этом свете, если не считать меня.
Первое время я недоумевал. Не знал, что и думать, как относиться к этому. Не верил до конца, что отец не вернётся, и ждал его возвращения. Не успел до конца осознать, что обрёл отца – как снова потерял его. Однако в итоге поймал себя на том, что чувствую облегчение. Рад, что ненавистная обуза исчезла сама собой и не надо больше думать, что бы такое предпринять, чтобы он исчез. А ведь я, признаться честно, даже слегка боялся себя – боялся того, что мог бы натворить, не удержавшись, дабы скорее избавиться от него. В то же время я стыдился этого чувства – мне было противно на душе от того, как произошло расставание с ним, как я вёл себя в нашу последнюю встречу. Чувство облегчения само по себе казалось мне предательством по отношению к родному отцу. Я стыдился признаться себе, что радуюсь его исчезновению. Но ничего не мог поделать – так мне было легче, спокойнее и свободнее.