Всемирная история, которую Гегель понимает по существу как историю государств, представляется ему прогрессом в сознании свободы. Определенный народный дух обладает особой географической и климатической определенностью; он также существует во времени и должен пройти развитие своего сознания и действительности, определяемое его особым принципом; у него есть история. Как ограниченный дух он обладает лишь подчиненной самостоятельностью, он переходит во всеобщую всемирную историю, события которой представляют диалектику особого народного духа, мировой суд. Всемирная история есть дисциплина, ведущая от независимости природной воли через субстанциальную свободу к субъективной свободе.
Восток знал и знает лишь, что один свободен, греко-римский мир – что некоторые свободны, германский мир знает, что все свободны. На Востоке начинается всемирная история, но на Западе восходит свет самосознания. В субстанциальных образованиях восточных империй присутствуют все разумные определения, но так, что субъекты остаются лишь акциденциями. Восточная история есть детство человечества. Греческий дух есть юношество. Здесь впервые возникает царство субъективной свободы, но вплетенной в субстанциальную свободу. Это соединение нравственности и субъективной воли есть царство прекрасной свободы; ибо идея соединена с пластической формой, как в прекрасном произведении искусства чувственное несет на себе печать и выражение духовного. Это время самой прекрасной, но быстро преходящей цветущей поры. В естественном единстве субъекта с всеобщей целью лежит безыскусственная, субстанциальная нравственность, которой Сократ противопоставил моральность, самоопределение субъекта, основанное на рефлексии; субстанциальная нравственность нуждалась в борьбе с субъективной свободой, чтобы оформиться в свободную нравственность.
Римская империя есть зрелый возраст истории. Это царство абстрактной всеобщности. Индивиды приносятся в жертву всеобщей государственной цели; но в качестве возмещения они получают всеобщность себя самих, то есть личность, благодаря развитию частного права. Та же участь постигает народы. Боль от утраты национальной самостоятельности возвращает дух в его глубочайшие глубины; он покидает безбожный мир и начинает жизнь своей внутренности. Абсолютная воля и воля субъекта становятся едины.