– Костя, не кури больше в доме. Нас все-таки уже давно не… двое. – И криво улыбается. – Анечке нужно дышать чистым воздухом без вредных примесей, ты же и сам знаешь.
Трое сидят за закрытыми дверями вип-комнаты: Андрей, Александр и его эго, стремящееся вот-вот выплеснуться бурным ненасытным потоком всех его красивых, веселых и злых демонов одновременно. Адамов, похожий на змея-искусителя, держит на коленях очередную милашку, гипнотизируя ее своим фирменным, проверенным на десятках таких, как она, оскалом.
Лазареву внезапно становится так противно смотреть на это, не отличающееся замысловатостью действие и его друга, существование которого свелось к потаканию слабостям своего тела и интоксицированного сознания, что он почти готов подорваться с бархатной ткани софы и уйти. Держит только клиент, который должен явиться с минуты на минуту. Наркоторговец как никто другой знает, насколько жалкое и трусливое нутро скрывается за физической оболочкой диких ночных плясок дьяволов Адамова: утро-амнезия, очередная лотерея «укрась дизайнерским аксессуаром – рвотой – одну из самых дорогих вещей в доме» и желание как можно скорее любым способом умереть от боли в сведенных судорогой мышцах при отсутствии дозы. Справедливая плата за то, чтобы на один беспутный час ощутить себя великим властелином всей бренной вселенной.
Константин, с почти правдивым удовольствием, доедает свою порцию. Последняя, будто нарочно повторяя все действия идеальной хозяйки из рекламы дешевого моющего средства, предугадывая вопрос мужа, с его удовлетворенным кивком накладывает ему еще немного холодных куриных отбивных и водянистого картофельного пюре.
– Приятного аппетита еще раз, дорогой. Я очень рада, что тебе так понравился ужин. – Она улыбается шире. – Давно ты не ел с таким недюжинным аппетитом.
– Столько проноситься с капризной Аней по дому – любой бы даже живого быка заглотил, не подумав! – Константин хрипло смеется и мгновенно одумывается: – Но ужин и вправду невероятно вкусный. Ты настоящая кулинарная волшебница, Таша.
Холодные прожилки мраморного кафеля вызывают приятные мурашки, усиливая действие всех специй жизни на мозг и доводя спидометр тела до состояния, близкого к критическому. Его глаза становятся объективами фотоаппарата, чьи выпуклые линзы фиксируют затененную и размазанную, из-за выставленной на максимум в настройках мозга диафрагмы, картинку. Это скульптура, которую он оставит, как и всю безликость остальных в галерее своих девочек на ночь, незаконченной и неназванной, и в этом будет его собственный уникальный почерк и индивидуальный шарм.