Впервые в жизни у меня появилось чувство неожиданного покоя. При виде ее сомкнутых век я словно избавился от пыток, которым меня подвергали, немного утихли кошмары, которые раздирали мой мозг. Я принес стул, сел у постели и стал вглядываться в ее лицо. Какое это было детское лицо, какое оно имело удивительное выражение! Неужели можно было подозревать, что у этой женщины, девушки, у этого ангела му́ки (я ведь не знал, как ее назвать!), что у нее была двойная жизнь? У такой спокойной, такой умиротворенной?
Теперь я мог ощущать тепло ее тела, вдыхать влажный аромат, исходивший от ее тяжелых черных кос. Не знаю, как я поднял свою дрожащую руку – ведь рука не подчинялась моей воле, – я притронулся к ее локону, который лежал на виске. Я погладил этот локон. Волосы были холодными и влажными. Холодными, совершенно холодными. Как будто она умерла уже несколько дней назад. Нет, я не ошибался. Она умерла. Я положил ей руку на сердце, под грудь. Не чувствовалось и малейшего биения. Я принес зеркало, поднес к ее губам – зеркало нисколько не запотело…
Я хотел согреть ее жаром своего тела, передать ей свое тепло и принять на себя холод смерти. Может быть, думал я, так я смогу вдохнуть в ее тело свою душу. Я сорвал с себя одежду и лег рядом с ней на постель. Мы слились воедино, как мужской и женский корни мандрагоры. Ее тело походило на женский корень мандрагоры, который отделился от мужского корня, и в ней была та же страсть мандрагоры. Рот ее был терпким и горьковатым и напоминал горький вкус огуречной кожуры. Тело было холодным как лед. Я почувствовал, что кровь стынет в моих жилах и этот холод проникает до самого сердца. Все мои усилия были напрасными. Я встал с постели, оделся. Нет, это не было обманом. Она здесь, в моей комнате, она легла на мою постель и вручила мне свое тело и душу!
Пока она была жива, пока глаза ее были полны жизни, лишь воспоминание о ее глазах приносило мне страдание. Теперь же, бесчувственная, неподвижная, холодная, с закрытыми глазами, она пришла и отдалась мне. С закрытыми глазами!
Это была та самая женщина, которая отравила всю мою жизнь. А может быть, так было суждено, чтобы жизнь моя стала отравленной и я, кроме загубленной, отравленной жизни, и не мог иметь иной. Теперь в моей бедной, нищей комнате она отдала мне свое тело и свою тень. Ее хрупкая, недолговечная душа, не имевшая ничего общего с миром живых, покинула ее черное измятое платье, отделилась от оболочки, доставлявшей ей страдания, и ушла в мир блуждающих теней. Казалось, она унесла с собой и мою тень. Но ее безжизненное, неподвижное тело лежало здесь. Ее нежные мускулы, жилки, вены, ее кости ожидали гниения, были как бы приготовлены на съедение червям под землей. В этой нищей, бедной комнате, в комнате, похожей на склеп, я должен был провести темную бесконечную ночь, охватившую меня, как эти четыре стены, эту долгую ночь рядом с трупом. С ее трупом. Мне почудилось: все то время, пока существует мир, пока существую я, мертвец, холодный, недвижимый мертвец всегда находился в темной комнате рядом со мной.