О книгах мы говорили редко. И каждый раз Кристина удивляла меня своими оценками. Насколько всё же разными бывает у людей представление об одних и тех же вещах. Я совершенно не понимал, не видел смысла в англосаксонском чтиве, которое появлялось у неё в руках. Литература в её представлениях была каким-то медийным жанром, в основе которого – лицедейство, перевоплощение. Главное – сюжет, цель рассказчика. Так, ребёнок, перевоплотись он в писателя, будет рассказывать о том, какую непростую и недетскую он уже прожил жизнь. А маньяк, вдруг увидевший в родном литературном языке ещё одну отдушину, будет повествовать про ад, из которого не может выбраться, причём будет убеждён до мозга костей, что не может этим не поделиться. Журналисты, прибегая к той же методе, не могут не писать книги на злободневные темы с расчётом заработать денег на одних крикливых названиях. Никакого настоящего текста в таких «книжках» нет, конечно, и в помине. Но практичность, свойственная англофилам, а Кристине это было явно не чуждо, проявляет себя даже в таких вещах.
Современные русские книги, которыми я занимался в Москве, те из них, что представляют хоть какой-то интерес для социума, для самой литературы, не говоря уже о проблеме популярности книг в разных странах, – утрачивают и смысл, и значимость, издаваемые на других языках, в той же Западной Европе. Примерами являются практически все выходящие книги, без исключения. Об откровенном навязывании, которое давно уже раскрутили на всю катушку по обе стороны, и говорить не приходится. От этого давно попахивает конспирологией. Русские книги за пределами самой русской культуры, если выносить оценки без поблажек, были филькиной грамотой для всех нерусских читателей, а ещё больше те, как ни странно, которые хоть как-то могли соответствовать духу времени. Парадокс. И таких парадоксов становилось всё больше, со счёту можно было сбиться.
Условия для чтения на ферме были идеальные. Чем здесь ещё заниматься? Но не было самих книг. Я попытался читать с монитора, потом с телефона, скачивая цифровые файлы. Затем пытался слушать те же книги в аудиоверсиях. Но это было уже не чтение, а что-то совсем другое. Меня хватило лишь на «Степного волка» Гессе, когда-то в молодости зачитанного до дыр, но теперь вызывавшего одно разочарование, и ещё на Джонатана Литтелла, на его военный, да, собственно, и единственный роман.