После прежнего строгого режима в родительском доме этой свободой они пользовались с удвоенной радостью. По той же причине она захватила детей с особенной силой. Они стали по-настоящему непослушными, и нет ничего удивительного в том, что, когда осенью 1901 года их родители вернулись в Англию, они быстро решили, что коррективы не только необходимы, но и сильно запоздали и их старшие сыновья достигли такого возраста, когда женский присмотр за ними уже недостаточен.
V
1902 год стал важным этапом в жизни принца Альберта и его старшего брата, отмеченным тем, что из-под мягкой власти Лаллы Билл их передали в строгие мужские руки и из детской они переехали в классную комнату. Первая перемена пришла вместе с новым годом, когда мальчикам сказали, что теперь они переходят на попечение Фредерика Финча, до этого времени служившего лакеем в детской. Финчу на тот момент было тридцать, его подопечным – семь с половиной и шесть. Это был красивый крепкий мускулистый мужчина, «от природы почтительный, но без тени подобострастия». В течение следующих восьми лет ему предстояло стать сначала нянькой, а позднее арбитром, наперстником и преданным защитником двух принцев. Он следил за их одеждой и смотрел, чтобы они содержали себя в чистоте. Финч слышал, как они молились утром и вечером, укладывал их в постель, и он же при необходимости определял, каких наказаний они заслуживали. Они были преданы ему, а он им.
Второе изменение было более существенным.
Образование принцев долгое время являлось одной из самых неразрешимых проблем, стоявших перед монархами. Выбор ментора и учебного плана не раз менял ход истории и, несомненно, формировал умы юных наследников трона в отношении их взглядов на загадки, с которыми они сталкивались позднее. Точный и дисциплинированный ум принца-консорта еще в 1849 году так оценивал эту проблему: «От хорошего воспитания принцев, в особенности тех, которым суждено править, во многом зависит благополучие мира».
Действуя согласно этому предписанию, принц, еще когда его старший сын лежал в колыбели, разработал при содействии неподражаемого барона Стокмара ту суровую тщательно прописанную дисциплину, от которой затем все свое детство стонал король Эдуард VII и про которую его биограф писал: «Несмотря на то что эта система разрабатывалась с наилучшими намерениями, она, безусловно, была испорчена своим пренебрежением к особенностям нормального мальчика, каким бы ни было его общественное положение».