Дети королевы тоже считали, что она не должна позволять, чтобы скорбь по поводу тяжелых утрат породила в ней предубеждение против последнего прибавления в королевском семействе.
«Не могу выразить, как я рада! – писала 17 декабря из Берлина вдовствующая императрица Фридерика своей матери. – С одной стороны, я чувствую некоторое сожаление, что дорогой малыш родился в день, связанный для нас с такими невыразимо печальными воспоминаниями, но, с другой, это дар небес, и очень ценный дар. И есть что-то невероятно трогательное в том, что в этот черный день вашей жизни спустя годы был послан луч солнца! И мне бы хотелось видеть его в этом свете!»
Однако, судя по всему, первая реакция Виндзора была далека от обнадеживающей для молодого отца из Сендрингема.
«Бабушка несколько расстроена, что это счастливое событие произошло в такую печальную для нас годовщину, – писал принц Уэльский своему сыну 14 декабря, – но я думаю, как и большинство из членов семьи, находящихся здесь, что оно „разрушит заклятье“, лежащее на этой дате».
Спустя два дня атмосфера слегка посветлела, хотя недовольство королевы не исчезло полностью. В своем втором письме отец писал герцогу Йоркскому, убеждая его предложить королеве стать крестной матерью малыша и что его следует назвать Альбертом.
«Бабушка ни в коем случае не сердится на тебя, – продолжал принц, – она лишь сожалеет, что мальчик родился 14-го, хотя мы все говорили ей, что это рассеет тьму, окутывающую печальную годовщину. Она быстро стареет, и, поскольку она всегда была очень добра к тебе и любила тебя, я действительно думаю, что, предложив имя Альберт, ты ей угодишь».
Герцог принял это утешительное предложение с готовностью.
«Я боюсь, дорогая бабушка, – писал он королеве, которая теперь направилась в Осборн, – что вы были несколько расстроены, что он родился 14-го, вдвойне скорбный день для вас и всей нашей семьи, но мы надеемся, что его рождение в этот день может сделать его менее печальным для вас. Дорогая бабушка, мы предлагаем, если позволите, назвать его Альберт в честь дорогого дедушки, и мы также надеемся, что вы станете его крестной матерью».
Среди этого сумбура опасений и извинений, которые ярко иллюстрируют благоговейный трепет, с которым все семейство относилось к королеве Виктории до последнего дня ее жизни, только один человек сохранял неизменное спокойствие – сама королева Виктория. Со своим исключительным и никогда не изменявшим ей здравым смыслом она видела события в подобающей перспективе. Она оценила тот факт, что ее сын и внук сожалеют, что рождение ребенка, которое должно было бы стать для нее радостным событием, оказалось неизбежно омрачено неудачным временем его появления на свет, но она была слишком разумна, чтобы позволить своей скорби настроить ее против маленького агрессора, неумолимо вторгшегося в чертог ее печали.