Этот перевод не создан, таким образом, одним лицом или хотя бы одним кружком ученых, – это упорный труд, быть может, более чем полутора столетий. Достоинство этого перевода весьма значительно. Правда, как было уже указано, перевод Закона не искусен, и эта оценка в различной степени может быть приложена ко всему тексту 70 толковников, так как хороший греческий язык встречается только местами в самых поздних переводах. Но этот перевод открыл не только грекам еврейский мир. Самая работа над ним и тотчас же возникшее всеобщее пользование им много способствовали тому, что евреи привыкли облекать в язык запада своеобразный мир своих мыслей. Это произошло не без того, чтобы некоторые слова не получили до сих пор чуждого им нового смысла; так, понятия «мирт» и «честь» были углублены совершенно необычным образом. С другой стороны, необходимость сообразоваться с цивилизованным языческим читающим миром открывала иногда переводчикам глаза на такие места их Священного Писания, которые казались не подходящими для просвещенных взглядов современной эпохи. Однако такие места лишь изредка подвергались изменениям; придавать им то или другое значение предоставляли толкованию. Перевод 70 толковников мало-помалу до такой степени получил права гражданства среди говорившего по-гречески еврейства, что он почти совсем вытеснил из употребления первоначальный текст. Пользовался ли еще этот текст вообще каким-нибудь вниманием среди говорившего по-гречески еврейства в течение ближайших столетий на еженедельных синагогальных собраниях, всюду имевших место, – это вопрос; но верно то, что ко времени Иисуса Христа не только в Египте, но именно в сердце Палестины, в Иерусалиме, были высокообразованные и строго-набожные евреи, которые, если они писали по-гречески, придерживались только текста 70 толковников, а не первоначального еврейского подлинника. Мы имеем здесь в виду апостола Павла. Односторонние палестинцы, вероятно, склонны были сокрушаться по поводу этого обстоятельства, потому что они видели в нем признак денационализации своих соплеменников и единоверцев; но в действительности этот перевод был, конечно, также и главным средством, позволявшим евреям сохранять свое национальное образование, которое легко могло бы быть забыто на чужбине. Старый язык приходил в забвение, а старые нравы они соблюдали тем усерднее, что Закон Божий, которому этот язык поучал их, вместе с тем возвышал их чувство собственного достоинства в виду гордых своею образованностью греков. Отсюда и произошло то, что александрийские евреи впоследствии ежегодно праздновали тот день, в который перевод Пятикнижия был представлен царю для библиотеки. С точки же зрения нашего современного исследования, перевод 70 толковников имеет неоценимое значение потому, что лежащий в его основании еврейский текст не тот еще, который был впоследствии канонизован. Во многих пунктах он представляет собою чтение, отступающее от нашего еврейского текста, – чтение, которое, конечно, тоже не всегда первоначально, но все-таки очень часто способствует выяснению подлинного текста.