Я проигнорировал его сарказм.
– Ты спишь с ней? – резко спросил я.
Егор мгновенно нахмурился. Его лицо потемнело.
– А это, папа, уже не твоё дело.
– Моё, – отрезал я, подаваясь вперёд. – Если у вас там серьезно, ты должен понимать, с кем связываешься.
Он взорвался.
– А если я просто хочу быть с ней, а не обсуждать это с тобой?! Тебе-то какое дело? Ты не лезешь в мои дела, я не лезу в твои!
И тут я не выдержал.
– Какое дело?!
Я резко подался вперёд, нависая над столом.
– Она будет рядом с тобой. Значит, она часть моей жизни. А я привык знать, кто вокруг меня.
Егор замер на секунду, потом резко встал. Его лицо было закрытым, напряжённым.
– Я не собираюсь объяснять тебе всё про неё. Мне плевать, нравится она тебе или нет. Но это не твоя чёртова территория, понял?
Он ушёл, хлопнув дверью.
Этот звук ещё долго звенел у меня в голове, но я сидел, не двигаясь. Просто смотрел на стол.
На эти чёртовы фотографии, которые пришли мне по мейлу.
Дарья Трофимова. Девчонка, которая появилась в жизни Егора так внезапно, что теперь переворачивает всё моё нутро.
Я выдохнул. Глухо. Тяжело. Провёл рукой по лицу, как будто это могло убрать этот грёбаный шум в голове.
Сирота. Детдомовская.
Эти слова застряли в моей голове, как раскалённые иглы.
Я видел отчёты. Её историю. Каждую строчку, которая рассказывала о ней так, будто она всего лишь набор фактов, обрезанных и сложенных в чёртов документ.
Но в этом был весь смысл. Эта девчонка знала, что такое сука жизнь. Настоящая. Не та, где тебя качают на руках, не та, где есть тепло и поддержка. Она выжила. Она встала на ноги.
Она могла бы сломаться, могла бы растечься по этому миру, как грязь после дождя. Но нет. Она выжила. И не просто выжила. Она устроилась как могла. Не шалава какая-то…А ведь с ее красотой многое могла бы натворить. Не курит, не пьет, никакой дури…Хорошая девочка, мать вашу.
Она работает няней в детском саду. Ей плевать, что там нет больших денег. Она сидит с детьми, держит их на руках, учит их верить в себя. Дети. Чёрт. Она видит в них то, чего, видимо, у неё самой никогда не было. Тепло. Заботу.
Ей двадцать. Она сама ещё почти ребёнок.
Я вспомнил, как Егор рассказывал о ней. Как познакомился с ней. Как она сидела на этих грёбаных ступеньках с книгой в руках, с красными от мороза щеками.
Егор подсел к ней. Пытался завести разговор. Она отмахивалась. И я почти видел это перед собой: как её глаза поднимались на него с лёгким раздражением, как она прикрывала свою хрупкость холодной маской.