Люська не хотела закрывать глаза на мои слабости и подначивала – ну, чего ты там застряла, залезай давай, садись. Я пробовала, привставала на цыпочки и даже отрывала одну ногу, но надо было оттолкнуться посильнее и прыжком усадить попу. Ровно это же я легко проделывала на своей ветке, но на полтора метра выше – было мне не по силам. Я пробовала залезать на берёзу, когда Люськи не было, надеясь, что без её подшучиваний смогу всё-таки решиться. Но все попытки заканчивались одинаково. Берёза мне не покорялась. Я всё равно могла сидеть только на своей низкой и крепкой ветке.
Я давно выросла и теперь тряслась, проходя по высоким мостам. Оставалась внизу, когда остальные весело взбирались на вершину колокольни по винтовой лесенке. На смотровых площадках вжималась в стенку, и даже на Эйфелевой башне минут пятнадцать уговаривала себя подойти к ограждению и взглянуть сверху на огни Парижа.
И вот, сидя в кабинете психолога и докапываясь до истоков моей боязни высоты, я вдруг вспомнила нашу с Люськой берёзу – и кое-что ещё, спрятанное мной когда-то под берёзой.
Спустя полчаса поисков и раскопок я вернулась к своему старому дому совсем в другом настроении. В кулаке я сжимала маленькую голубую плиточку.
Я ещё раз обвела глазами наши шесть соток и подняла взгляд наверх, к крышам сараев. А там под весенним солнцем подмигивала мне чёрная цистерна. Та самая, к которой я залезала на сарай, тренируя силу воли. Ничуть не изменилась, такая же круглобокая и огромная. Словно тёплый ветерок подул в затылок, принёс майскую сирень, обрамлявшую калитку. Как раньше. Я оглянулась. Да и улица всё та же, а вон домик Люськи! Я побежала к нему – совсем не изменился! Даже цвет свой, коричневый, сохранил. Домик выглядел аккуратно, ухоженно, видно, что живут в нём. На миг вдруг показалось, что сейчас выйдет на порог Люськина бабушка:
– Люсенька! К тебе Юля пришла.
Тогда я была Юлька с угла. Почему с угла? Потому что наш домик был угловой, одной стороной забора выходивший на пыльную проезжую дорогу, а другой стороной – на заросшую зеленью тропинку. Конечно, по этой тропинке тоже могли ездить машины. И ездили. Целых три – зелёный дребезжащий «Запорожец» Ирки с Пашкой, чёрная «Волга» соседа Ивана Михайловича и наша «Копейка», то есть, простите, ВАЗ 2101, серого цвета, именуемый в семействе «Мышь». Мышь по улице не сильно ездила, она заезжала в пятницу вечером мордой в наш проулок только, чтобы затем въехать под навес и остаться там до вечера воскресенья, пока мама с папой не целовали меня на прощание и не пускались в обратный путь. А в конце каникул, груженная сумками с соленьями и гладиолусами, Мышь держала путь к первому сентября.