Мальчик Сева сидел на трёхногой табуретке и играл со сторожем Евдокимом Егоровичем в шахматы. Сторож смотрел на доску и говорил, обращаясь не то к Севе, не то к самому себе. Причём делал он это так тихо, что его бормотание, даже если хорошенько прислушаться, едва можно было расслышать из-за треска поленьев:
– Говорят, теперь свет делают из воздуха… – говорил Евдоким Егорович.
– Щёлк-щёлк-щёлк, – отвечал ему камин.
– … Фёдоров не одобряет, – продолжал Евдоким Егорович. – Он вообще ругает науку, мол, не тем занимается: из ветра свет делать научились, а подагру до сих пор лечат медом и самогоном. А я только за. В конце концов, не сошёлся же свет клином на подагре Фёдорова.
– Щёлк-щёлк-щёлк, – одобрительно щёлкал камин, как бы соглашаясь, что ни на Фёдорове, ни на его подагре свет клином действительно не сошёлся.
А Евдоким Егорович всё продолжал говорить:
– Когда тут детский сад был, тут такое творилось, слава Богу, я тогда уже лет семьдесят седым был. Что там твои электрические лампы, что там твой свет из воздуха! Запрыгивали на спину и давай вопить: «Деда Евдоким, покатай». Я им говорю: «Что вы, родные, у меня же радикулит, какое покатай». А они просят. И катал, человек по двадцать катал. Ещё мы с ними в жмурки играли…
– Евдоким Егорович, ходите, потом расскажете.
– Твоя правда, заболтался я. Так… куда ты там ходил? Ясно, я тогда сюда, – и пододвинул офицера. – А ещё они осенью приносили мне охапки красных кленовых листьев и говорили: это, мол, билетики на проезд. Видал? У них по десять таких листьев, мне что же, каждого по десять раз катать? И кто придумал только билетики в трамвае делать с кленовыми листами? Что, опять сходил? Как-то ты быстро, смотри, зевнёшь.
Партия, как обычно, длилась недолго – уже через пять ходов сторож объявил Севе мат.
– Может, в «сына Эреба»? – предложил Сева. Он не очень любил шахматы, ему куда больше нравились карточные игры с яркими картинками.
– А хнефатафл ты, случайно, не взял?
Сева с сожалением покачал головой:
– В школе попросили оставить на неделю.
– Ну, Эреба так Эреба.
Тут камин задымил, дрова затрещали, на каменные плиты пола полетели искры – камин требовал обещанных сухарей. Сева снял со спинки табурета рюкзак и подошёл к огню. К счастью, камин удовлетворился всего пятью сухарями. Дым опять пошёл в трубу, огонь теперь горел ровно и даже, будто бы, ярче, чем раньше.