Алиса встретила утро у массивного окна чердачной мастерской. Её отражение – побледневшая фигура в старом мужском свитере, с прижатым к груди альбомом для эскизов – растворялось в стекле, как слишком лёгкая акварельная заливка, едва заметная глазом. Ниже аллея лип лежала черно-зелёной массой, сквозь которую без надобности не пробирался ни один луч. Казалось, дом намеренно оставался полутёмным – так удобнее прятать тайные движения тех, кто ещё способен двигаться.
Минуту – может, две – она стояла неподвижно, пока внизу не хлопнула дверь технической пристройки; в тишине звук отозвался резким откосом, как короткая реплика ненужного актёра. Алиса вздрогнула, крепче вжала в ладонь тонкий графитный карандаш и медленно вдохнула. На вдохе почувствовала то самое: слабый привкус охры в воздухе. Он поселился в её обонянии, будто ожог от терпкого вина, и не отпускал с той ночи.
Слишком привычный запах для реставратора – теперь стал маркой проклятия. Она нашла его даже во сне: снилось, будто буквы «Я СЛЫШУ ИХ» написаны на обратной стороне её век и растворяются лишь тогда, когда глаза раскрываются.
Она опустилась к рабочему столу, включила настольную лампу без абажура. Свет, бьющий изголовьем, был холодным, почти больничным, он расщеплял пыль в воздухе на маленькие искры, но не грел. На столе лежал подрамник – не старый, но уже повреждённый временем бросовым холст; Алиса подбирала к нему новый слой грунтовки, подкрашивала белило крошечной щепоткой цинков. Всё до полутона: если переборщить, живопись задохнётся, если экономить – появится бледное пятно, которое неизбежно выдаст подделку.
Работа, по идее, должна была успокаивать, но сегодня даже ритмический скрип шлифовальной пилочки звучал нетерпеливо. Руки двигались автоматически, мысли – бродили меж полок. Она ловила каждый шорох от лестницы и остро ощущала, как трещит внутри дом: внизу, у кухни, скрипела доска, а в коридоре первого этажа, где стоит громадный старый барометр, ртуть плавно катилась вниз, из-за чего стекло тихо царапалось об древесный ободок.
И всё же главное шло изнутри: в сердце, словно мятная искра, таился отпечаток его взгляда – Волкова, – когда он вчера вошёл в мастерскую и не стал задавать лишних вопросов. В том взгляде не было обвинения. Не было и сострадания. Там прятался заледеневший интерес человека, который замечает не поступок, а контур скрытого замысла.