Он покупал в армянской лавке кусок овечьего сыра и кукурузный хлеб, и это было его единственной едой, которую он запивал водой из холодного ключа, потому что воды Терека, бежавшие с ледника прозрачными, как божья роса, к равнине сильно мутнели, смешиваясь с илом.
Смена «чёрных пап» никак не отражалась на судьбах засланных во все концы света тысяч сыновей Лойолы. Это был активный отряд работников, который брался за всё и, можно даже думать, улучшал мир своими глубокими познаниями об этом мире.
Миссия патера Гандри была иной: слиться с природой, чувствовать, как зверь, идущий к водопою, залежи золота в земле, в воде, в песке, добывать то, что не принадлежало Ватикану – ни римскому, ни «чёрному» папам.
Слава иезуита – ум, ловкость, яд или кинжал, поражающий твёрдой рукой, и неуловимость.
Гандри ничем не нарушал никакие правила, существовавшие в окрестностях гор и местечек, его словно не было нигде.
Он не существовал в определённом смысле даже для ордена, его донесения не могли иметь никакого решающего значения для конгрегации, на которую каждые три года созывались представители всех провинциальных миссий.
Паоло стирал со лба пот и под шум и брызги бурного Терека продолжал свою работу.
Увы, Кавказ был сложнее, чем в том же веке Южная Америка, где братья по ордену установили на полтора столетия свой режим, который был в полной мере рабовладельческим.
Россия рабства не использовала никогда, но территории свои расширяла, и дух завоёванных народов отныне добровольно подчинялся спокойствию или смуте в её собственной судьбе – тем и крепла Российская империя.
Патер Гандри был здесь один, хотя как разведчик имел сведения, что и в ставке Главноуправляющего на Кавказе барона Розена есть иезуиты среди русских, однако, не был уверен, будут ли они способствовать разграблению их родины во имя ордена, если поймут его задачу впрямую.
Чего нельзя было отрицать в иезуитах, начиная с того момента, когда в церквушке на Монмартре первые члены тайного общества дали обеты бедности и целомудрия, отречения всех последующих поколений от своих богатых родительских домов, от собственного богатства. И на всём своём дальнейшем пути никто не гнушался никакой бедности и даже нищеты.
Но всегда считалось, что душа иезуита – потёмки. Однако со времён царя Петра душа иного русского чиновника, поставленного на служение Отечеству, бывала сродни душе иезуита…