Но у меня нет магии. Я не ведьма. Какой бы меткой ни наделила меня Фрици, та будет означать, что, когда мне понадобится черпать силу из символа, я буду черпать силу у нее. У Бригитты десятки татуировок, и не только потому, что она в них нуждается и заслужила их, но и потому, что у нее есть магия, позволяющая сконцентрировать ее силы. Метки усиливают ее природные способности, и энергия для этого черпается из ее же ресурсов.
Ресурсов, которых у меня нет.
Когда я это понял, то решил, что сегодня получу только одну метку. Я не хочу красть силы у Фрици. Она чемпион. Она нуждается в магии больше, чем я. Но Бригитта заверила, что одна татуировка, наполненная силой, не истощит Фрици, а мне поможет стать достаточно сильным, чтобы выполнять свою работу. Связующий обряд означает, что я смогу использовать магию Фрици и мы будем действовать вместе.
– Я не знаю, что рисовать, – говорит Фрици, поворачиваясь к Корнелии. – Не уверена… А что, если я неправильно изображу символ?
Она очень волнуется, а я нет.
Корнелия качает головой:
– Это устроено не так. Все, что тебе нужно сделать, – поднести пепел к его коже и приказать магии создать метку, которая увеличит его силы.
Бригитта объяснила то же и мне, заметив, что более замысловатые узоры создают более сильные заклинания, отражающие не мастерство татуировщика, а магию, стоящую за ними.
– Все в порядке, – начинает Фрици, но я не обращаю на нее внимания. Я беру ее за дрожащее запястье и провожу большим пальцем по учащенно пульсирующей вене. Смотрю в ее широко раскрытые глаза, замечая, как в холодной голубизне отражаются отблески пламени.
И прижимаю ее ладонь к груди, над сердцем.
В первое мгновение я чувствую теплую черную массу из золы и масла.
Костер исчезает.
Мир исчезает.
Мой разум наполняется воспоминаниями настолько яркими, что я не могу смотреть ни на что. Я стою на коленях в приходской церкви в Бернкастеле, Хильда по одну сторону от меня, отец – по другую. Священник наклоняется, чтобы посыпать мне лоб пеплом, это напоминание о Пепельной среде[6], но пепел говорит мне лишь о недавно сожженной на костре мачехе. Отец кричит, когда я отстраняюсь от священника, его крик переходит в хриплый кашель с брызгами крови, и красный смешивается с фиолетовым цветом полотна. Но сестра вкладывает свою руку в мою, и мы опускаемся на колени, вместе, на наших губах молитва, но просим мы не о прощении, а о мести.