– Так будет и со мною, – произнес я. – Пусть я так и не доживу до того, чтобы ввести человека в это святилище, пусть глупые предрассудки людей обрекут меня влачить жалкое существование среди горестей и немощей старости; пусть мне никогда не дано будет ощутить невыразимые утешения триумфального ухода из жизни, – все равно мое имя будет передано в грядущие века, и обо мне будут говорить как о первом, кто попытался спасти седые волосы от того, чтобы их с печалью отправляли в могилу.
В данный момент я пишу на борту канонерской лодки "Джон Брайт", потому что рабы тирании современного монарха похитили меня во плоти и везут в Англию, чтобы, как они говорят, вся эта чепуха об установленном сроке сгинула в Британии. Они думают, – бедные невежественные вояки, – что подобная идея может погибнуть из-за того, что она принадлежит одному человеку. Но нет! Идея будет жить, и в грядущих веках люди будут процветать, и крепнуть, и благоденствовать, не оскверненные скупостью и малодушием второго детства, потому что Джон Невербенд когда-то был Президентом Британнулы.
Сидя и размышляя над тем, что мне сообщил Абрахам Грундл, я рассудил, что неплохо было бы повидаться с Красвеллером и поговорить с ним на эту тему. Иногда случалось, что я своей энергией подбадривал его слабеющую храбрость. Это предположение, что он может сбежать с приближением дня своего Установленного срока, – или, скорее, что могут сбежать другие, – было предметом нескольких бесед между ним и мной.
– Что будет, – сказал он, – если они покинут нас?
Он подразумевал возможность ухода тех, кого собирались отдать под опеку.
– Мужчины никогда не будут столь слабовольными, – сказал я.
– Полагаю, вы заберете все их имущество?
– Все до единой монеты.
– Но имущество – это вещь, которую можно передать в управление.
– Мы должны внимательно следить за их судьбой. Возможно, появится предписание, например, ne exeant regno1. Если мы окажемся в затруднительном положении, это будет последнее, что можно сделать. Но мне бы не хотелось быть вынужденным высказывать свой страх перед человеческой слабостью посредством подобных общепринятых мер. Это было бы равносильно обвинению в трусости всей империи.
Красвеллер лишь покачал головой. Но я понял, что он покачал ею от имени всего человечества, а не от своего собственного.