Стало немного стыдно за бабушку, но мысленно я была уже на Широком, думала только о Никаноре.
О папе тоже думала.
Я не помню их вместе с мамой. Сказали, я родилась у самого Белого моря, только не успела запомнить его. С папой мы виделись, но больше у реки. В последнее время реже и реже, так вышло.
В дверях тетя Клаша добавила:
– А, да. Говорят, отца твоего, Марфа, тоже видели, тоже в подрывные отряды пошел. Может, еще успеешь.
Я не успела. Бабушка Устинья сказала, тихо собрался и ушел.
Пока шла обратно, в каждое окно заглянула. Много домов ушло. Одни брошенные дома кулогорцы своими руками разобрали – чего лиственнице пропадать? Другие сами ушли, втихомолку.
Может, некоторым вещам лучше моли достаться.
Зачем запомнили, что реку можно взорвать? Может, не додумались бы, если бы памяти не было. А что, если… я тоже помогла ей сохраниться? Это же я вытащила память бабушки Марфы. Кому успела рассказать об Андельских… Кажется, немногим, но откуда же знать, куда и как слово дошло, разве его вернешь? И папу тоже.
Дальше время пошло еще более странно.
Казалось, одно за другим норовит разладиться. Одно дело – река, другое – дома.
Однажды поймала себя на том, что стала слишком много думать – то наперед жила, то назад мыслями оглядывалась. Решила, надо руки занять, чтобы думать о том, что могу удержать. Иначе сама с собой разлажусь, и тут ни река, ни дом не помогут.
И я начала печь.
За бабушкой рецепты запоминала. Руками наизусть учила. Особенно по душе пришлись калитки – потому что на темной муке. Белую видеть уже не могла, и так ситуха за окном. Пускай хотя бы на столе ничего не рассыпается – на моих глазах из теста выходят круглые калитки с ягодами в середине.
Так пекла моя прабабушка.
Приданое
Наш дом небогат.
Прапрадед оставил прабабушке только стены. Зато какие – обживать бы да обживать. И муж достался хороший. Прадед на совесть обшил дом изнутри. Снаружи не стал прятать ядреную лиственницу. Очень ее уважал, а тестя подавно. Добро получил от него, тогда и принялся обшивать. Дело сладилось быстро. Первым оглядел обшитые избы тот, кто их построил. Принял прапрадед работу, принял и новые избы – никакого голого бруса, как раньше. Стены гладкие, можно оклеить, а главное, тепло меньше уходит. Печь ядреная, рамы двойные, пол вечно у хозяйки вышаркан. По нему бегает маленькая Манефа. Еще не бабушка моя, просто Манечка. Хорошо обживался дом. Казалось, ни одна метель не нарушит его. Жить бы да жить, но беда нашла за пределами дома. Остались в большом доме мать и дочь.