– Полицию? – незнакомец рассмеялся, и в этом смехе было что-то древнее, почти дьявольское. – О, это восхитительно! Убийца грозит мне законом!
– Откуда ты…? – Александр Яковлевич сжал кулаки, но внезапно сдался. – Ладно. Неважно. Убирайся!
– Александр Яковлевич, – незнакомец склонил голову, – я пришёл не случайно.
– И имя моё знаешь… Ты из полиции?
– Зачем задавать вопросы, на которые вы уже знаете ответ? – незнакомец улыбнулся, и его зубы блеснули в полумраке. – Я пришёл разделить с вами ожидание. Ведь вы же собирались встретить стражей порядка? Только вот… в одиночестве.
– Да… – голос Александра Яковлевича дрогнул. – Всё именно так.
– Присаживайтесь, – незнакомец жестом указал на кровать. – У нас ещё есть время для беседы.
– Ты любезен, – хрипло пробормотал Александр Яковлевич, опускаясь на край постели. – Но хотя бы имя назови.
– Ах, простите мою неучтивость, – незнакомец склонился в театральном поклоне. – Зовите меня Азель.
Двадцать лет в трущобах. Двадцать лет в клетке из кирпича и плесени, где кровать пожирала половину пространства. Но Александр Яковлевич умудрился притащить сюда любимое кресло – старое, скрипучее, с кожей, потрескавшейся, как судьба. В нём он читал. В нём он существовал.
Работы менялись, как перчатки. Его вышвыривали за опоздания, за прогулы, за молчание. Он не оправдывался. Оправдания – удел слабых, а он лишь стискивал зубы, принимая поток брани, и надеялся продержаться ещё неделю. Лишь бы хватило на аренду, лишь бы не оказаться на улице.
Но теперь – ничего не нужно. Нет ни тревог, ни страхов. Даже незнакомец, восседающий в его кресле, не мог нарушить странное блаженство, разливавшееся в жилах. Александр Яковлевич осклабился, вскрыл банку, осушил половину залпом. Пена стекала по подбородку. Допив, он смял жесть, швырнул под ноги и вытер рукавом губы.
– Пиво будешь? – спросил он Азеля. – В меру сладкое. В меру холодное. В меру пьянеешь. Всё в меру.