Тень метнулась за окном. Шарлотта рванула штору. Во дворе, под старым кедром, стояла девочка лет семи. Вода стекала с её платья, образуя лужу у корней, а волосы, слипшиеся от тины, капали на землю, словно чёрные слезы.
– Эй! – Шарлотта распахнула окно. Холодный воздух ударил в лицо, неся запах гниющих водорослей и металла. – Ты… потерялась?
Девочка подняла голову. Глаза – пустые, как у куклы, без зрачков, без жизни – уставились на неё. Пальцы с синюшными ногтями сжали ракушку, её острые края впивались в ладонь, но крови не было. Только вода, капающая на землю.
– Ты… – начала Шарлотта, но девочка растворилась, словно её стёр ластик из мира живых. На земле осталась лишь лужа да ракушка, блестевшая в лунном свете, как глаз чудовища.
– Ты плохо спала? – Эвелин поставила перед дочерью тарелку с блинчиками следующим утром. Кленовый сироп стекал по краям, будто кровь, а масло пузырилось, словно живая плоть.
Шарлотта ковыряла вилкой еду, превращая блин в решето. Солнце, пробивавшееся сквозь грязные окна, рисовало на столе полосы, похожие на тюремные решетки.
– В доме кто-то есть.
– Крысы? – мать нахмурилась. – Вызвать дезинфектора?
– Нет. Девочка. Мокрая, будто из воды.
Эвелин замерла. Ложка в её руке задрожала, оставляя капли кофе на скатерти, которые растекались, как чернильные кляксы.
– Стресс от переезда… Я записала тебя к доктору Доновану. Он…
– К психиатру? – Шарлотта вскочила, опрокидывая стул. Звук падения гулко отразился в пустом доме. – Я не сумасшедшая!
– Но галлюцинации…
– Это не галлюцинации! – она выбежала из кухни, хлопнув дверью так, что с полки упала фарфоровая собачка – подарок отца. Голова фигурки откололась и покатилась под диван, словно прячась.
Вернувшись в комнату, Шарлотта нашла ракушку на подоконнике. Та самая – с острыми краями и перламутровым блеском внутри, словно в ней застыл лунный свет. Она повертела её в руках, и вдруг…
Всплеск. Холод. Тьма.
В ушах зазвенело, как будто кто-то ударил в колокол под водой. Перед глазами промелькнули обрывки: озеро, покрытое рябью, как кожа древнего ящера. Лодка, болтающаяся на волнах. Детские руки, цепляющиеся за борт, ногти впиваются в дерево, оставляя кровавые полосы. Где-то вдали – колокол. Его звон режет тишину, сливаясь с криком: «Анна!». А потом голос, глухой, как из-под земли: «Камень теней…» – словосочетание повторялось, как заезженная пластинка, пока всё не поглотила черная вода.