Шарлотта уронила ракушку. Сердце колотилось, как пойманная птица. На полу, там, где упал предмет, осталось мокрое пятно в форме слезы.
– Кто ты? – прошептала она, но ответом стал лишь скрип флюгера, теперь звучавший как смех.
За обедом Эвелин настаивала на «ознакомительной прогулке». Шарлотта сначала сопротивлялась, но внезапно поняла, что лучше сойти с ума на улице, чем в четырёх стенах этого дома-гроба.
Девушка шаркала ногами по тротуару, наблюдая, как туман цепляется за шпили церкви Святой Виктории. Здание напоминало гигантскую надгробную плиту, а над входом висел колокол с трещиной – точно такой же, как в её видении. Ржавый крест на куполе был перекошен, будто церковь кланялась в сторону кладбища.
– Здесь есть кафе, – мать тронула её локоть, будто боялась, что дочь растворится, как ночная гостья. – Говорят, делают потрясающий капучино с корицей.
– С корицей или с оправданиями? – Шарлотта дернула плечом, освобождаясь. – Как папа, когда приносил тебе кофе после «рабочих ужинов»?
Эвелин застыла. Её пальцы сжали шов на рукаве пальто – привычный жест, когда речь заходила об отце. Шарлотта видела этот шов в лупу: нитки были перешиты трижды.
– Он… – начала она, но Шарлотта перебила:
– Он «устал»? «Заблудился»? Или как там вы с терапевтом это называете?
– Он предал нас, – резко выдохнула мать, и её голос сорвался в шепот. – Трижды. С коллегой, с массажисткой, с… не важно. Но я не хочу, чтобы ты…
– Думала, что все мужчины сволочи? – Шарлотта засмеялась, и звук вышел горьким, как полынь. – Уже поздно.
На площади они столкнулись с пожилой дамой в платье с рюшами, которые когда-то были белыми, а теперь напоминали пожелтевшие лепестки. Женщина протянула Эвелин корзинку с яблоками. Плоды были глянцевыми, как восковые муляжи. – Новые жители? – её голос звучал, как скрип качелей на ржавых цепях. – Добро пожаловать в Шэдоувейл-Хейвен. Здесь всё… особенное.
– Спасибо, – Эвелин улыбнулась, взяв яблоко. Когда они отошли, она прошептала: – Видишь? Люди тут добрые.
– Ага, – Шарлотта показала на обратную сторону плода. Червоточина извивалась к центру, как змея, а под кожурой что-то шевелилось. – Только снаружи гниль не видна.
На обратном пути они прошли мимо кладбища. Ворота скрипели, будто приглашая в гости, а на одной из могил Шарлотта заметила игрушечного медвежонка. Лента на его шее выцвела, но надпись можно было разобрать: «Анне, ХХХХ-ХХХХ. Любимой дочери». Рядом валялась ракушка, точь-в-точь как та, что теперь лежала в её кармане.