– Ты знаешь балку восточнее Рудольфовой горы?
– Как не знать, целый год ходил через неё на 75 батарею, – отвечал зенитчик, не сводя с грузина глаз.
– Зимой там выливают из бочек нечистоты. Понимаешь? Это из борных и выгребных ям. А весною всё это поле перепахивают и сеют на нём овощи для тюремщиков. Сеют и обрабатывают уголовники. Конечно, за короткий срок человеческие экскременты разложиться не могут. А что сделаешь? Мы же нелюди. Вот то, что ты рассматривал, выросло на нечистотах. Если бы хорошо промыли, может быть, так бы и не пахло. – Он, убитый горем, так низко наклонил голову, что можно было в полумраке разглядеть наметившуюся плешь и сильно поседевшие редкие волосы.
Химич послушался советов товарищей и постарался всё съесть. Несколько раз из его пищевода возвращалось варево и возникала потребность к рвоте, но он пересилил себя. Отвлекал себя, старался не думать о всех мерзостях, в плену которых он оказался.
Прошло пять дней. Зенитчик постепенно привыкал к тяжёлой судьбе, выпавшей на его долю. Заброшенные и поставленные в нечеловеческие условия люди привыкали и к грубому окрику, и к антисанитарным условиям, и к недоеданию, и психологически настраивали себя на самое худшее. Ведь завтра или через месяц могут осудить, а, возможно, и расстреляют… Что ж, так кому-то нужно. Кто-то этого пожелал и завтра выскажет своё удовлетворение, что так много и своевременно обезврежено «врагов».
Обречённым не полагалась защита и их только обвиняли. Они не могли рассчитывать ни на великодушие следствия, ни на помощь существовавшего закона, только на возможность оправдаться, на возможность вынести пытки и не смалодушничать – единственно, на что возлагались надежды.
Нескоро соседи по нарам приняли бывшего командира-зенитчика за такого же несчастного, как и сами. Но как только убедились, что он такой же, как и они, без вины водворённый в камеру, откровенно начали о себе. Рассказывали всё: и хорошее, и дурное.
*****
Пётр Григорьевич Чечелашвили – уроженец Кутаиси. Грузин, 36 лет. Самый старший из десяти братьев. На последнем году действительной службы изъявил желание стать командиром-авиатором. Командование просьбу удовлетворило. После окончания Ейского училища морской авиации дослужился до штурмана летающей лодки «Дорнье-Валя». Если оценить его знания, умения, выслугу лет, он давно должен был перешагнуть должность командира корабля, но его переписка с заграницей давала право непосредственным начальникам задерживать его рост, записывать в его аттестации, ставить вопрос о его политико-моральном несоответствии и возможности продолжать службу в рядах флота.