На полу, в неясном лунном сиянии, лежала Юлия, беззвучно рыдая. Ее спина, прижатая к холодному деревянному полу, дрожала от рыданий. Она не издавала ни звука, только ее плечи тихонько содрогались, словно обветренные ветви деревьев в бурю. Рядом, в полумраке, сидел Сергей, его лицо было скрыто в тени, он тихо бормотал что-то невнятное, слова тонули в потоках выпитого и не пролитого еще алкоголя.
Серафим, скользя по холодному полу, как призрак, добрался до своего укромного убежища – маленького, заваленного хламом чулана под лестницей. Он забрался туда, сжимая в руке единственное сокровище – оторванную кнопку от плюшевого медвежонка, которого он назвал Мишкой. Мишка был стар, истерзан, его шерсть свалялась в комья, один глаз выпал, оставив пустую орбиту. Но для Серафима он был бесценен. Он был единственным другом, единственным островком тепла в этом холодном, враждебном мире, полном криков, ударов и едкого запаха перегара.
В темноте чулана, прижимая Мишку к груди, Серафим пытался уснуть. Но сон не приходил. Вместо него – яркие, мучительные вспышки воспоминаний: лицо матери, искаженное яростью и слезами; руки отца, сжимающие его плечо с такой силой, что казалось, кости вот-вот сломаются; холодный бетонный пол, на котором он провел не одну ночь, выброшенный из дома за какую-то несущественную провинность; чувство одиночества, которое было постоянным спутником его существования, пронизывающее все его маленькое тело и глубоко врезающееся в его душу.
Мир Серафима был собран из осколков. Осколков разбитых надежд, разбитых обещаний, разбитых игрушек, осколков криков и слез, осколков боли, которые медленно, но пронизывали его нежную детскую душу. Он научился жить среди этих осколков, научился прятаться за ними, как за крепостной стеной, скрывая свою боль, свой страх, свою всепоглощающую тоску. Он научился быть незаметным, неприметным, не существовать, лишь бы только не привлекать к себе внимание. Он стал призраком, тенью в собственном доме, тенью, которую никто не замечал, которую никто не видел, которая, казалось, никогда не станет живой и полноценной.
Утром, когда родители, наконец, проснулись в своих беспамятных состояниях, Серафим, как всегда, молча взялся за уборку. Он тихо убрал осколки от разбитой бутылки, протер пол, стараясь стереть следы ночной бури, приготовил себе и родителям скудный завтрак – сухой хлеб с водой. Холодильник был пуст. Ничего, кроме хлеба и воды, не было. Совсем ничего. Сергей и Юля спускали все деньги на алкоголь и наркотики. Серафим забирал себе лишь то, что ему останется. Он переживал за родителей, хотя до его заботы никому не было дела. Серафим смирился с таким отношением давно, делал всё машинально, автоматически, без надежды на благодарность, без надежды на что-либо еще. Он делал это, потому что было необходимо. Потому что он нес ответственность. Ответственность за порядок в этом хаосе, за порядок в этом мире, разорванном на мелкие, острые осколки.