Конечно, в то время, когда я писал свои воспоминания о своём былом прошлом, о минувших летах своих, время уже было иным. И что самое поразительное, вместе с ним менялся и я сам, и моё отношение к своему детству, которое, сразу скажу, не было безмятежным. Если ранее я считал, что лишь на моей стороне истина, то теперь порой я осознаю, что где-то сам допускал множество ошибок, сворачивал с правильного пути, сомневался в своём моральном выборе. Если раньше мне было свойственно осуждать отца и мать за то, что они обрекли меня на несчастные годы юности, то ныне я придерживаюсь мнения, что в том я виновен даже больше их, поскольку находился нередко во власти сомнений. В последние годы я стал чувствовать даже что-то вроде тоски по своей родной Италии, по Богом забытой сицилийской земле, где я родился и вырос, в большом поместии среди виноградных рощ у подножия холма, с которого видна лазурная морская гладь. Возможно, мне следовало бы проехаться по тем местам, повстречать старого доброго Умберто Каццоне, с которым я, правда, иногда состою в переписке; плотника Родольфо, служившего у моего отца, и даже своих родителей.
Однако прошло уж пятнадцать лет после тех событий, и мне, вероятно, не суждено побывать там. Быть может, то к лучшему, ибо в случае моего неожиданного возвращения неизвестно, как бы восприняли они это. Как желание простить всем былые обиды, признать свою вину? Да, быть может, я был слишком равнодушен к своему прошлому, и если отца мне ещё сложно понять, то хотя бы у матери я должен был попросить прощение за случившееся. Но я не решаюсь этого делать, ибо не могу знать, жива ли она сейчас и поймёт ли мои страдания?
Вот эти вопросы каждый раз и встают передо мной, когда я принимаюсь прочитывать свои записи раз за разом. И до сих пор я не знаю на них точного, убедительного ответа, который позволил бы облегчить мою душу.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Я вновь настороженно оборачиваюсь и, затаив дыхание, прислушиваюсь к крикам, доносившимся из-за угла большого дома, величественного особняка, возвышающегося над вечнозелёными полями, усыпанными виноградными лозами, возле которых располагались соседние помещичьи угодья.
Крики начинают усиливаться, и вот дело дойдёт до побоев и истязаний, от которых я готов был бежать прочь, не в силах всё это не то что видеть воочию, но и удосуживаться выслушивать эти жестокие отцовские выговоры. Но беда моя была в том, что всегда, когда мне доводилось сталкиваться с подобными инцидентами, я не оставался в стороне, и одолевавшее мной любопытство тянуло меня всегда в ту сторону, и я не мог не поддаться этому желанию узнать причину проишествия.