И я знал, что если отец застанет меня в эту минуту, то единственным спасением будет глубокое раскаяние.
Это я говорю как человек, уже набравшийся соответствующего опыта, и оттого умеющий предугадывать исход таких случаев. На моей детской памяти (в то время мне было четырнадцать лет от роду) имела место быть беспощадная сцена избиения, невольным свидетелем которой оказался я сам.
То было ранее весеннее утро, не совсем тёплое для нашего края: дул какой-то прохладный ветер, принесённый с моря.
Когда мой отец, Серджио Селлазаре, выйдя во двор с целью проследить за посадкой новых саженцев винограда, вдруг застал Родольфо, плотника, нанятого им лично для обучения меня корабельному ремеслу, в полусонном виде, столь сильно осерчал, что принялся его немедленно отчитывать с такой яростью, что мне стало совершенно не по себе. Я в то время бегал по двору и смотрел, как слуги вскапывали землю для посадки винограда. У моего отца их было не так много в сравнении с другими местными землевладельцами, всего человек пятеро, и все, услышав крики отца, оставили свою утомительную работу и уставились на него.
– Имеешь ли ты совесть!? Кто тебя такого вообще на свет Божий явил!? Чтоб тебя плотиной стукнуло по голове, тунеядец!
Но эти восклицания были лишь вступительным аккордом к той прелюдии, которую хотел представить всему окружению мой отец. Я видел, каким несчастным стало лицо Родольфо. Но в отличии от меня, у которого от всех этих зловещих речей и тело содрогнулось, и губы задрожали, он и не шевелился. Волнение его ограничивалось лишь опущенной книзу головой. Ему было совершенно все равно, что станет с ним делать ненавистный его господин: что изволит делать, то он и примет с подобающим смирением.
Родольфо молчал, не смея ничего ни возражать, ни подтверждать в своё обвинение. Мой отец же был человек крайне сложным и непонятным никому: он проявлял свою вспыльчивость при любых обстоятельствах, будь то жертва спокойно принимала его удары, будь то (не дай Боже!) начинала сопротивляться его гнёту. Как я уже говорил ранее, лучшим выходом из сложившейся ситуации являлось чистосердечное признание себя виновным, перекладывание на себя всей отвественности за разгоревшийся скандал.
И на беду свою, плотник наш не стал делать этого, и разъяренный плантатор, стиснув в руках своё орудие бичевания, коим был длинный устрашающий кнут, подошёл к Родольфо и, замахнувшись, приказал ему пасть на колени.