Под вечер Парамон стал по внятным ему приметам заворачивать влево, вслед уходящему солнцу, вдоль тихого ручья. Садясь за невысокие холмы с березняком, солнце золотило воду, которой вокруг было много, в протоках, озерцах, болотцах и старицах.
Так же, как до этого, они перекусили хлебом, а когда Неждан, у которого подводило живот от скудной трапезы, захотел напиться из болотца, брат Парамон не дозволил. Достал из торбы баклагу и резной мерянский ковш-уточку, послал набрать в него воды и поплескал туда из баклаги.
– Öl, – сказал он. – Из болот воды не пей – слабый животом воин – лёгкая добыча.
– Эль, – попробовал на язык Неждан новое слово и глотнул из ковша.
– Пей всё, – велел Парамон, – и забрасывай огонь. Идём на ночлег.
Неждан послушно допил, закидал песчаной землицей кострище и двинулся за Парамоном. Шёл легко и весело, а потом в ушах зашумело, земля закачалась. Парамон остановился, посмотрел и сказал:
– Мне первому сегодня не спать.
И подал свой старый плащ.
Неждан лёг, закрыл глаза, земля закачалась сильнее, завертелась. Открыл глаза, заворочался.
– На правый бок ложись, – посоветовал Парамон.
Неждан повернулся, стало вроде полегче, только всё равно его словно раскачивало из стороны в сторону, да так, что брюхо норовило вывернуться наизнанку.
Когда Парамон поднял его стоять стражу, голова болела, мутило живот, во рту собралась дрянь, а от снов остались обрывки, в которых ни мёртвого мерянина, ни скованного ужасом урмана не было.
– Сырой воды не пей, а Öl не пей чистым, – заметил брат Парамон, заворачиваясь в плащ. – Во всём держись середины.
Поутру в узкой старице с холодной водой они ловили плащом, как кошелём, рыб и пекли над углями. Неждан смотрел, как от жара покрываются золотисто-коричневой корочкой серебристые рыбьи бока и спросил:
– У тебя правда серебро есть?
– Есть, – ответил Парамон и подул на угли.
– А зачем тому сказал? Может, так бы отпустили…
– Не лжесвидетельствуй, – ответил Парамон, глядя холодными, как вода, глазами. – До конца говори.
– Так, может, и тот жив бы остался… – сказал Неждан.
Брат Парамон молчал, и тогда Неждан, поёрзав, осмелился ещё:
– Отец говорил, люди белого Христа не воины. Ты бился…
Парамон ещё помолчал, потыкал прутиком рыбину над костерком и ответил:
– Я не всегда был монахом. Ты помнишь, зачем мы идём?