– Дроблёного ячменя с торбу, овсяной муки в половину, хлеба, сала, луку и соли, толику коли есть, – ровно ответил Парамон. – И пива вот в баклагу.
– Со-оли, – протянул мужик. – Так дорога-то соль ноне. То меря, то урмане, то свои разбойные дороги заколодили[38]. Как соли той прибыть?
– Ты поищи, я добавлю, – ответил Парамон и снова раскрыл ладонь с серебряным кусочком. – И кожи ременной надо.
Мужик пошевелил губами, провёл по бороде ладонью, словно что-то прикидывая, и вдруг быстро заговорил:
– Ты вот что, с отроком своим поди на сеновал, сено хоть прошлогоднее, да не лежалое. Опочи там… Свитко, не стой дубом, проведи! А то дождь вона наползает. Куда тебе идти на ночь-то? А я соберу всё, да поутру пойдёте.
Брат Парамон остро посмотрел на мужика, искоса на Неждана, глянул на небо, по которому ползла низкая сырая туча. И поклонился. Но, распрямляясь, произнёс:
– Только припас сейчас. Расплата за ним.
Мужик закивал, заулыбался, гаркнул своему Свитко, чтоб каши нёс на сеновал, квасцу и луку.
На сене Неждану было хорошо, он зарыл поглубже ноги, откинулся на спину. Соломинка щекотала щеку, пахло прелью, навозом, молоком. За дощатой стеной баба доила корову, и было слышно, как струйки из вымени пенят берестяное ведёрко. Начинало густо вечереть. Пошёл лёгкий дождь, сильнее запахло сено. Каша, приправленная салом, согрела, хотелось задремать, мягко провалиться глубже в копну.
– Что думаешь? – вывел его из полудрёмы голос Парамона.
Неждан встрепенулся, приподнялся на локте.
– Что думаешь про сего человека? – вновь отозвался брат Парамон, сидящий у набитой припасом торбы.
Неждан пожал плечами. А что думать – добрый дядька, накормил, спать положил, доброй сечки отсыпал, туес[39] мучицы, шмат копчёного сала дал, соли, сколько оговорено, за сколько заплачено. Что про него думать?..
Парамон внимательно посмотрел на Неждана, кивнул чему-то и сказал:
– Тебе первому не спать.
И где сидел, там и лёг, подтянув под себя завёрнутый в плащ меч.
«Чего тут сторожиться? – подумал Неждан. – Собаки вон, татя почуют».
Но перечить не стал, сполз по сену вниз и сел там, привалившись к копне.
Постепенно стихло всё, только шуршали мыши, глубоко в сене строя гнёзда, шелестел тихий дождь, перевернулся брат Парамон. Было не зябко, в окружении знакомых густых запахов – спокойно. Неждан сам не заметил, как задремал. Сколько проспал, не помнил, только вскинулся вдруг в чернильную темноту на ноги и всё, что увидел, – это ещё более тёмный, чем ночь, силуэт перед собой и что-то летящее в лицо, потом красную мглистую вспышку и снова тьму.