Со стороны казалось, что человек этот просто ненадолго остановился полюбоваться необычным видом обледенелой набережной или же сфотографировать понравившийся ему архитектурный ансамбль. Наверное, именно так выбирает себе место и художник, желающий запечатлеть в красках мимолетный городской пейзаж.
Петербуржцы уже давно привыкли к таким странным особам и любопытным взглядам, и посему не обращали на странного человека никакого внимания, а иностранные гости всегда старались обращать внимание лишь на городские достопримечательности, не отвлекаясь на ненужные детали. Именно поэтому каждый занимался сейчас своим делом: кто-то читал книгу, уютно устроившись на сиденье троллейбуса, везущего его на работу, кто-то, наоборот, возвращаясь с ночной смены, торопился домой, волоча сумки, набитые продуктами, а кто-то, выходя из метро, спешил к открытию Эрмитажа. Иными словами, в это хмурое мартовское утро каждый был занят исключительно собою, своими мыслями, и никто не хотел обращать внимания на окружающих.
А между тем человека, стоящего на мосту, мучила печаль, и печаль эта была той породы, что имеет свойство сидеть внутри очень долго, может быть, месяцы, а может быть, и целые годы, постепенно обгладывая тонкую материю человеческого существа и разрастаясь иногда до такой степени, что вполне способна спалить человеческую душу дотла.
Этим печальным человеком был Иван Семенович Мышкин сорока лет от роду. Последние несколько месяцев своей жизни он провел здесь, в Петербурге. Вначале он снимал комнату у добродушной старушки Прасковьи Васильевны, живущей на Гороховой улице, в доме 64, в том самом, где когда-то жил сам Григорий Распутин. Прасковья Васильевна была настолько стара, что вполне могла застать Распутина еще живым, по крайней мере, она частенько утверждала, что видела Гришку, будучи еще совсем маленькой девочкой, и что однажды даже общалась с ним лично. Никто не знал, было ли это на самом деле, но, судя по ее возрасту, это могло быть правдой. Но Иван Семенович старался не докучать старушке своими расспросами. Приходя вечером домой, он по обыкновению уже возле порога скидывал свои ботинки, аккуратно вешал в шкаф пальто, шапку и шарф, быстро разогревал на кухне еду и вместе с кастрюлей тихо исчезал в своей комнате, окном выходящей внутрь двора, серого, неухоженного и с вечно открытыми мусорными контейнерами в углу.