– А разве ты с ними не согласен?
– Еще более охотно я бы согласился с тем, что родители потерпевших заслуживают наказания не меньшего, чем виновники. Будь у меня дочь, она бы никогда не шлялась по ночам, а не послушай она меня, то была бы виновата в происшедшем сама. Будь у меня сын, можешь не сомневаться, он бы умел постоять за себя нечета всем остальным. А если б в мой дом ночью забрался маньяк, я бы спустил на него всех моих демонов. Рождение ребенка – это колоссальная ответственность и лежит она не на воспитателях в школе, не на стражах закона и уж точно не на администраторе ночного клуба. Эта ответственность целиком и полностью лежит на родителях. Если они не научили свое чадо пользоваться мозгами, если не научили самозащите, то и жаловаться нечего. Любой здравомыслящий человек должен отдавать себе отчет в том, что это за место, когда привносит в него новую жизнь.
– Поэтому у тебя нет детей?
Едва задав этот вопрос, Кара пожалела о произнесенных словах и приготовилась получить очередную трепку от старшего по званию, но, к ее удивлению, Эдгар ответил совершенно спокойно, хоть в глазах его и стоял недобрый блеск.
– Да, Кара, именно поэтому. Наличие детородных органов не дает морального права плодиться, как обезумевший кролик, мотивируя это наличием брака. Для этого, как минимум, еще и мозги нужны. И мои мозги подсказывают мне, что это не тот мир, в котором я хотел бы растить моего ребенка.
– Хочешь сказать, что никогда не планируешь заводить детей?
– Кара, у меня есть лицензия на убийство от государства, и я искренне надеюсь, что, если мне однажды взбредет в голову произвести на свет отпрыска, к тому моменту я сделаю этот мир значительно чище.
– Спасибо за честность, Эдж, – немного погодя, сказала Кара. – Мне было интересно узнать твою точку зрения.
– Не за что, – тихо ответил Эдгар, не впервой озвучивший свои аргументы против рождения детей.
***
Когда Эдгар вернулся домой, он не обнаружил там Дженни и понял, что она уехала к родителям. Женщине было тридцать лет, но по любому поводу, будь то праздник, отпуск или затяжные выходные, она рвалась в родительский дом, словно там ее ждала соска, от которой она так и не смогла отвыкнуть с малых лет. Подобное поведение Эдгар воспринимал, как унижение его мужского достоинства и попустительское отношение жены к брачному союзу. Вместо того, чтобы провести время наедине с ним, Дженни ехала к родителям и вечерами напролет в компании стариков смотрела сопливое кино, обсуждала с ними внутрикорпоративную этику и увядающие домашние цветы. Эдгар крайне редко сопровождал ее в этих поездках, ощущая себя чужим в месте, где люди боятся смотреть фактам в лицо, иметь свое, пусть и неприглядное, мнение, и говорить откровенно о том, что происходит в мире. В семье Дженни было непринято доказывать свою правоту. Любой их гость мог оказаться первостатейной мразью, о чем они и не знали бы, предпочитая беседовать на отвлеченные темы, чтобы не растревожить нервную систему и не покоробить одного из присутствующих наличием индивидуальности и уникальной мысли на предмет той или иной темы. Стерильная обстановка. Эдгар ощущал себя там, словно ему вставили в рот кляп. Несколько раз за годы, проведенные с Дженни, он скомпрометировал себя наличием собственного мнения и попытался вступить в дискуссию с присутствующими, но его речь, пусть и несколько резкая, была воспринята, как оскорбление, а отстоять задетое самолюбие никто не пожелал. Так и вернулись домой. Дженни ругала Эдгара за острый язык, а тот лишь недоумевал, поражаясь тому, что никто не пожелал высказать аргументы против, если таковые имелись. Его увещевания в том, что это лишь фигура речи и у него не было намерения грубить, Дженни пропускала мимо ушей, предпочитая видеть внутренний мир Эдгара таким, какой является его наружность: жесткой, мрачной, бескомпромиссной, не оставляющей надежды на положительный исход. Но не смотря на свой непримиримый характер, на колкую натуру и взрывоопасный нрав, о чем Дженни была осведомлена лучше, чем кто-либо в его окружении, Эдгар был способен на глубокие, теплые чувства и это тоже не было тайной для его жены. Печальные события его молодости сделали его сильнее и терпимее, но, отнюдь, не очерствили его душу и не лишили радостей любви к женщине. Эдгар питал самые высокие и одухотворенные чувства к Дженни, в упор, не видя других женщин, в то время, как свою жену всячески превозносил и готов был носить на руках по первому ее требованию. Таким Эдгар был лишь с Дженни. Ни одна из женщин до нее не удостаивалась и половины той нежности, которой Эдгар самозабвенно окружал свою жену.