– Ты в порядке? – озабоченно спросил Эдгар, равнодушно наблюдая за представлением.
– Все нормально, – пролепетала Кара и схватилась за стакан. – Выпьем!
– Выпьем, – поддержал Эдгар, с трудом фокусируя взгляд на красивом лице девушки.
Опрокинув остатки обжигающего напитка, Эдгар ощутил отвратительную горечь и отвращение и понял, что на сегодня достиг своего предела. Перед глазами начало плыть. Руки казались чужими, двигаясь то с завидной быстротой, то медленно, словно в покадровом воспроизведении. Услышав глухой звук удара, он с трудом повернулся и увидел, что Кара лежит на ступенях, уснув мертвым сном. Поняв, что, если сейчас же не вернется в дом, то уснет рядом, Эдгар взял себя в руки и со стоном превозмогания встал. Призвав на помощь все свои силы, он осторожно наклонился, подхватил девушку и подняв ее на руках, внес в дом. Шагая неторопливо, с великой осторожностью, он прошел в гостиную и положил бесчувственное тело на диван, где сам уснул неделю назад, в порыве заботы намеренно лишив себя последней возможности приласкать жену. Повернув девушку на бок, на случай, если ее вырвет, он на мгновение замер, остановив взор на ее неподвижной фигуре. Чувственное, рельефное тело дышало силой и источало неподдельную страсть своими формами. Волнистые, черные, как смоль, волосы рассыпались по лицу, подчеркивая его тонкие, девичьи черты. Прикрыв глаза, чтобы сбросить с себя оковы опалившего нутро желания, Эдгар отвернулся, а когда снова открыл их, понял, что падает. Пожалев лишь о том, что не принес девушке одеяло, он вновь закрыл глаза и моментально уснул.
***
В последующие несколько недель Эдгар открыл для себя, что такое ад. Ад, заключил он, это одиночество. Полное, беспросветное, гнетущее, звенящее тишиной и пугающее пустотой одиночество. Подобно неприкаянному призраку того, кто некогда имел амбиции и в чьей душе трепетали животворящие эмоции, он теперь бесцельно бродил по опустевшему дому, не находя себе в нем места и ощущая себя лишним там, где некогда был привязан силой любви к женщине. Дни шли один за другим и единственное, о чем мог думать Эдгар была выпивка. Лишь спиртное позволяло ему на время подавлять эмоции и избавлять себя от той ноющей боли в сердце, которой отзывался уход его жены. Часто он напивался до такого состояния, что, подойдя к зеркалу, не видел в нем своего отражения. Еще одним способом заглушать непреходящие, воющие в жажде воссоединения, мысли о Дженни, был сон. Эдгар пил до умопомрачения, до тех пор, пока не переставал понимать кто он и где находится и только потом забывался мертвецким сном. Это было его спасением. Одиночество убивало его. Будучи в душе натурой тонко ощущающей любовные переживания, он не имел более возможности разделить свои ревущие чувства с любимой женщиной. Прежде он мог поделиться своими мыслями с Дженни, но теперь у него не было и такой возможности. Эмоции переполняли все его существо грозя разорвать на части, настойчиво требуя выпустить их наружу и дать волю телесным инстинктам. Тюрьма на совесть построенная из кирпичиков его тяготеющей к своему человеку личности, час за часом испытывала его на прочность бесконечным количеством экзекуций из теплых воспоминаний, страстной тяги и острой, как лезвие бритвы, тоски. Сознание того, что он остался совершенно один тяжелой, неторопливой поступью вышагивало по его внутренностям, растаптывая их и превращая его в загнанного, от страха испускающего дух зверя. Морозный холод одиночества пришедший на смену жаркой, неутомимой любви начал постепенно лишать его воли к жизни, все глубже и глубже проникая в его истерзанное сердце.