– А чего мне еще желать? Даже мать родная сыну смерти желает! Извел он ее совсем, ножом угрожает! Требует, чтобы квартиру продала, а сама в дом престарелых убиралась. Да кто ее возьмет в шестьдесят лет! А кто его выхаживать будет? Он теперь инвалидом останется, еще хлеще пить станет! На шею мне усядется, не стряхнешь! А у меня и так на каждом плече по нагрузке! В обноски одеваемся, должны всем на свете!
На Юлию было жалко смотреть: вот и сунулась с добрым делом. Девушка сникла, сморщилась, губы дрожали.
– Я уже заплатила за операцию, отдавать не надо, – попробовала несчастная загладить свою вину.
– Да откуда ты взялась, такая добрая? Да кто тебя встрянуть просил? – Теперь девица рычала, сквозь щели в зубах летели брызги слюны. – Очухается – забирай этого выродка, терпи его дальше, пока терпелка не лопнет! А мне он не нужен! Чтоб он сдох в этой чертовой клинике!
Мы молча стояли, подавленные, девушка судорожно заглатывала воздух, задыхаясь от злости.
– Ваш муж скончался десять минут назад, – раздался в тишине голос с крылечка. Мы оглянулись. Усталый Альберт Леонидович прикуривал сигарету и печально смотрел на девочку с младенцами. Сколько ей, в самом деле? Не больше семнадцати?
Простоватое личико юной вдовы вдруг приняло удивленное выражение. Она начинала осознавать… И вдруг заревела, испуганно, громко:
– Убийцы! Да чего ж вы за люди такие! Коля, Коленька мой родной! – И бросилась с кулаками на хирурга. Детишки закричали еще сильнее.
– Пойдем отсюда. – Я потянула Юлию за рукав. Сделал доброе дело – и в сторону отходи, чтоб волной благодарности не задело. Подруга достала из кошелька пару тысяч, положила в коляску.
А потом всю дорогу плакала:
– Неугодна моя жертва Господу, отверг Он ее… Я грех искупить хотела, не получается… Недаром отец Алексей проповедует: не добрыми делами грехи искупаются – глубоким и искренним раскаянием. Не понимала я этих слов, по-своему гнула… Теперь вижу, прав батюшка…
Я бы выразилась иначе: и раскаянием, и добрыми делами, и отказом от скверного образа жизни, одно без другого бессмысленно. Но оспаривать мнение профессионала не решилась.
А Юля меня поразила. Далеко не каждая женщина обменяет свою красоту на жизнь постороннего человека. Быть может, одна на тысячу или на десять тысяч. Не в запале Юлия Сланцева решение приняла, не в порыве благородной жалости – долго сидела и думала, свое будущее на чужое будущее меняла, без гарантий, без возмещений. Могла сто раз отказаться. Не отступила, не смалодушничала. Значит, много в ней доброты и скрываемой человечности, а я не догадывалась.