Орангутанг уже повернулся к Грете, когда его обошёл запыхавшийся кондуктор.
– Извините за ожидание! – выдохнул он, потянувшись за чемоданом Греты. – У вас больше ничего не было?
Девочка покачала головой и спрыгнула с сиденья.
Она оглянулась на Орангутанга, но он уже исчез.
– Перевод?
– Перевод.
Шекспир не мог сказать, что это стало для него неожиданностью.
– И ни в коем случае не наказание, – подчеркнул старший инспектор. – Ваша служба, инспектор Шекспир, была и остаётся безупречной. Но воздух в Лондоне стал… как бы это сказать… тяжёлым. Вам ведь тоже так кажется, Шекспир? Ну вот! Так что считайте этот перевод счастливым случаем. Возможностью поработать в более спокойном, более… чистом месте. На свежем воздухе, Шекспир! На свежем воздухе, а не в этом смоге, разъедающем наши лёгкие. Можете считать это отпуском. Отпуском по работе. Потом, как только позволят обстоятельства, я снова переведу вас сюда, может даже с повышением, а? И вы вернётесь бодрым и помолодевшим. Ну что, разве это похоже на наказание?
Конечно, похоже. Старший инспектор хотел избавиться от Шекспира как можно скорее. До свидания, спасибо за службу. И надо сказать, у него были на это причины.
Уильям Шекспир сделал молниеносную карьеру в Скотленд-Ярде: один успех за другим, одна награда за другой. У него был талант, и ему нравилось работать хорошо. Он был храбр, невероятно умён и обладал потрясающим чутьём. Словом, дела его шли так хорошо, что сверху ему стали спускать всё более сложные и щекотливые поручения. Пока он не допустил нелепую оплошность. Пока не совершил непростительную, но, кажется, неизбежную ошибку. Ошибку, которая стоила ему карьеры.
А может, это не было ошибкой?
Шекспир в который раз задавал себе этот вопрос, проводя платком по липкой после поезда шее и оглядывая то, что на месяцы, а может, и на годы должно стать его новым домом.
Литтл Мосс, глухая деревушка, затерянная среди английских холмов, была обозначена на карте крохотной чернильной точкой. И при взгляде на неё сразу становилось понятно почему. Это было сонное местечко, прильнувшее к холму, как щенок к животу матери, с каменными домами, укутанными покрывалом из вьющейся герани. Герань была повсюду: на подоконниках, на фасадах, на дверях. Даже фонтан на въезде задыхался от буйства алых цветов.