Где-то далеко, в сердце города, раздавались удары часов, возвещая о том, что еще один день близится к завершению.
В это время, на одной из старых труб, что возвышались над пустынным переулком, сидели двое.
– Мы рождаемся не просто так, – сказал первый, худощавый в потертой шляпе, назовем его А. – Каждому из нас отведено время, когда мы светим, согреваем других, наполняем этот мир собой. Пусть нас не станет, но тепло останется. След, который мы оставляем, не исчезает.
Второй, крепкий в пальто, назовем его Б, поднял воротник, скрывая лицо от ветра, и тихо рассмеялся.
– Ах, дружище, ты говоришь так, будто наша жизнь – свеча, что горит ради кого-то. Но разве ветер не задувает любую свечу? Разве пламя не гаснет? А мир продолжает идти своим чередом, и никто уже, толком, не припомнит, сколько огня было в той или иной свече.
А прищурился, вглядываясь в огоньки далеких окон.
– Пока горит, оно имеет значение. Пусть даже его никто не запомнит, но в момент горения оно светит.
– Но что в этом свете, кроме самообмана? – Б скрестил руки на груди. – Ты хочешь видеть красоту, смысл но, мой друг, ты лишь буква на трубе в холодном городе. Мы здесь, и нам хочется думать, что это не просто так. Но стоит нам исчезнуть, и ничего не изменится.
– Даже если так, – задумчиво произнес А, – я не могу жить иначе, чем искать свет и верить, что он чего-то стоит.
Б вздохнул, покачал головой, но не стал спорить. Они сидели на трубе еще какое-то время, слушая, как ветер гуляет по переулку туда-сюда.
Город продолжает дышать.
Внизу мелькнули тени, похожие на запоздалых прохожих. Прохожие не знали об их разговоре, да и вряд ли он им был нужен.
А встал, как будто что-то услышал, какой-то внутренний зов. Пошатнулся, но быстро нашёл равновесие.
Труба скользкая от влаги, старая, с облупившейся краской. Он ухватился за металлическую стрелу молниеотвода, подтянулся, встав на носки. Металл дрожал под руками, а ветер вдруг усилился, швыряя ему в лицо сырой воздух с привкусом копоти. Он стиснул зубы, перехватил опору повыше. Ноги соскользнули, и теперь он висел, цепляясь пальцами, чувствуя под ногтями ржавчину. Потянулся, подтянулся, вскарабкался. И встал на мачту.
Он стоял на самой вершине. Ниже – труба, крыши, провода, город, весь в редком желтоватом свете фонарей, в движении, о котором он будто забыл. В груди – дыхание. В голове – почти тишина. Всё живое в нём – в равновесии, между толчком ветра и притяжением земли.