– Это я вижу. Чтобы Медведев что-то стирал, когда такое было! Температуру мерил?
– Вроде нормальная. Сообщил я. Мне уже оказали помощь, – показал я ей перебинтованную руку.
– Медведев, Медведев, кто ж бандаж мочит-то? Человек крайностей: то в грязном ходишь, то повязку мочишь! Ума-то нет, – с этими словами она меня оставила.
Погладив шорты и футболку, я выключил утюг, сразу же надел всё это на себя на себя и пошёл к выходу. Однако проходя мимо триста тринадцатой комнаты на меня сбоку шикнули.
– Эй! Что, Надежде Юрьевне попался? – спросил, высовываясь в дверную щель, Генка.
– А так вот это она комендант?
– Конечно, она. Кто ж еще? Давай быстро в комнату, чтоб не спалила, что и я прогуливаю.
– Братух, у меня алиби, – поднял я забинтованную руку, на которой висели данные мне им еще в поезде штаны. – Возвращаю. Спасибо.
– Ты куда в шортах намылился? – спросил у меня Генка.
– На стадион. Есть тут стадион?
– «Старт» на Мира семнадцать, пару кварталов отсюда.
– Ну вот, я туда бегать!
– Делать тебе нечего!
– Надежда Юрьевна примерно так и сказала. Я, Ген, свою жизнь с платами и транзисторами не ассоциирую. Я спортсмен в первую очередь.
– Ничего себе, как ты заговорил. Постой, – удивился Гена.
– Что?
– Я с тобой, тогда! А то без меня ты с твоей амнезией в двух домах заблудишься!
Глава 6. Большой путь начинается с первого шага
Стадион «Старт» встретил нас монументальной аркой из серого бетона.
На ней, отражая солнечный свет, поблескивала позолотой знаменитая олимпийская надпись: «Быстрее, выше, сильнее». В лучах утреннего солнца она казалась особенно торжественной, напоминая о триумфах советского спорта на мировой арене. Слева и справа от арки, словно часовые, стояли массивные пятиугольные тумбы из того же бетона, их пустующие отсеки для флагов напоминали о том, что сегодня не было соревнований. У их подножия ютились до боли знакомые из моего прошлого киоски – «Мороженое» и «Союзпечать» с закрытыми на замок ставнями.
Дальше начинался уютный сквер, где под зелёными кронами берез прятались чугунные скамейки с характерными завитками. На одной из них, сгорбившись, сидел седой мужчина в коричневом костюме, который, несмотря на явную поношенность, сохранял следы былой парадности. Планка медалей на левом лацкане говорила без слов о многом. Его натруженные руки крепко сжимали деревянную трость с прорезиненной ножкой и крючковатым навершием, а взгляд был устремлен куда-то вдаль, в сторону парка.