Покинув поле битвы, Бартоломеу пошел дальше через толпу. Он был заинтригован: на что это так смотрят все эти люди, что они увидели там, наверху? Неужто летающая тарелка приземлилась?
Пьяница с трудом поднял голову вверх и завопил:
– Я его вижу! Я вижу пришельца! Народ, берегись! Он желтый, у него рога. И пистолет в руках!
У Бартоломеу начались галлюцинации. В измененном состоянии он видел то, чего нет. Он к тому же был не просто алкоголиком, но и дебоширом и отлично умел привлечь к себе внимание. Поэтому знакомые называли его Сладким Голосочком. Он обожал пить, а еще больше – болтать. Близкие друзья утверждали, что у него синдром компульсивного говорения.
Бартоломеу хватал за руки тех, кто оказался рядом, чтобы показать им «пришельцев». Одни отмахивались, другие грозили кулаками и бранно посылали подальше.
Пьяница бормотал:
– Что за народ! Завидуют мне, что я первый инопланетянина увидел.
Тем временем на крыше человек, который хотел избавиться от собственной жизни, начал думать о том, что, быть может, избавиться ему нужно от предрассудков. Ведь его представления о жизни и смерти оказались слишком поверхностными. Он кичился своей образованностью, а она обернулась невежеством. Для человека, который считал себя эрудированным интеллектуалом, такое откровение оказалось сложным (и даже болезненным). Он всегда гордо демонстрировал широкие академические познания, но никогда еще так глубоко не задумывался над их бесполезностью.
Он как будто видел мир другими глазами. А глаза ему открыл стоявший рядом человек-загадка, совсем не похожий на душевного собеседника. Незнакомец не унимался. Он вспомнил историю одного великого мыслителя:
– Почему Дарвин в последние мгновения своей жизни, на смертном одре воскликнул: «Боже мой!» Он обратился к Богу, чтобы тот дал ему силы? Или струсил, испугался невыносимой боли настолько, что на пороге смерти стал считать ее неестественной, хотя вся его теория основана на естественном отборе? Откуда этот конфликт между жизнью и теорией? Смерть – это конец или начало? В смерти мы теряем себя или находим? А может, после смерти История списывает нас со счетов, и мы больше никогда не выйдем на ее сцену?
Самоубийца был в глубоком изумлении. Он никогда не задумывался о подобных вещах. Он придерживался эволюционной теории, но не ассоциировал Дарвина с живым человеком с личными переживаниями. Ученый мог быть непоследовательным и слабым? Нет, это невозможно! «Дарвин не отказался от жизни. Он любил жизнь гораздо больше, чем я», – подумал самоубийца.