Интересно при этом отметить различие в греческих словах. Психология связывается с душой (psyche), тогда как этика – с этосом (ethos). Безусловно, этос представляет собой своего рода объективированную душу: ибо что есть характер, как не это? Однако именно здесь важно, что этика исходит не из души, не центрирована на душе, а делает проблемой многозначное слово. Но если, подобно натуралистам аффекта, пытаться мыслить нравственный закон лишь как закон природы, то неизбежно возвращаешься к душе и метафизике рациональной психологии – и тогда утрачивается собственный методологический базис этики, связанной с этосом.
Как всякая некритическая метафизика в конечном счете срастается с натурализмом и эмпиризмом, так и здесь это проявляется. В понятиях пытаются ухватить вечность нравственного закона, тогда как в истории всё считается изменчивым и преходящим. Там якобы не может быть ничего устойчивого и постоянного; там всё должно подчиняться изменению. Таким образом, в нравственности, как она проявляется в истории человечества, не должно быть ничего абсолютного – абсолютное оставляют для общения с религией. Для нравственности поэтому остаётся лишь плоский релятивизм. Нравственные учения становятся мнениями. А мнение, как гласит гегелевская шутка, есть «моё» (meinige).
Поскольку блага жизни и культуры, как их обычно понимают, обладают сомнительной ценностью – ценностью, колеблющейся в зависимости от соотношения безнравственных и нравственных обстоятельств, – то и понятия нравственного якобы должны совершенно лишаться закономерного характера. Ошибочное истолкование нравственного закона как закона природы приводит к смешению нравственного понятия и закона с мнимым нравственным объектом и культурным благом. Однако методологическая причина этого заблуждения и этой путаницы кроется в непонимании чистоты и её результата в гипотезе.
Так гипотеза подтверждает себя в качестве инструмента истины. Нет двойственной истины; гипотеза служит основой достоверности и для закона природы. Поэтому и этика не лишена достоверности, если она строится на обосновании. Она вправе отвергнуть мнимый закон природы, истинная ценность которого, в сущности, опирается лишь на обоснование. Она может оставаться уверенной в вечном, на котором зиждется, поскольку возводит его в методологическом обосновании. Так требует основной закон истины. Остаётся лишь вопрос: может ли чистота, предполагаемая для понятий объекта, субъекта и закона, быть реализована в материале, на который этика опирается в отношении объекта, субъекта и закона.