Самооценка рухнула и ушла куда-то ниже плинтуса. Она чувствовала себя ничтожеством, пустым местом, бездарностью, которая не смогла справиться даже с такой простой задачей. Рядом ехали они – счастливые, беззаботные, нарядные студенты. Студенты! Смеялись и строили планы. У них-то все получилось! У них впереди – лекции, вечеринки, новые знакомства, целая жизнь, расписанная по сессиям и каникулам. А у нее? Зияющая пропасть. Пустота. Бесконечная череда дней, лишенных смысла, без цели, без направления. Чем теперь заниматься? Куда податься? Как вообще жить дальше, когда главный план, к которому она шла последние годы, рухнул? Мысли о необходимости срочно искать работу казались невыносимыми, лишь оттягивая неизбежное признание собственной несостоятельности.
Хотелось рыдать в голос, уткнувшись в окно, покачиваясь в такт автобусу, который вез ее домой. Каждый толчок автобуса отзывался тупой болью в груди, а слезы, которые она так отчаянно пыталась сдержать, все равно предательски катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на щеках.
Илона представляла, как переступит порог дома, как скажет:
– Не прошла по конкурсу…
Мама вздохнет и ответит лишь коротким и хлестким:
– Я так и знала!
Этот вздох, этот короткий, но такой емкий приговор, уже стоял у нее в ушах, заглушая шум автобуса и стук собственного сердца. Это была не просто констатация факта – это было подтверждение ее самых страшных опасений, что мама всегда в глубине души знала, что Илона не потянет, что она не такая способная, как всем казалось. Этот вздох был тяжелее любого упрека, он нес в себе горечь несбывшихся надежд, немых разочарований. Илона почувствовала, как к ее горлу подступает ком, а щеки вспыхивают от жгучего стыда. Это был не упрек, а нечто гораздо хуже – тихое, безысходное признание матерью ее несостоятельности, ее неспособности оправдать возложенные на нее ожидания. Она не просто подвела их, она подтвердила их самые худшие предчувствия.
Папа будет утешать и говорить, что «в следующем году попрубуешь вновь». Папины слова, призванные утешить, отдавались внутри еще одной волной отчаяния. «В следующем году попрубуешь вновь» – это звучало как приговор к еще одному кругу ада, к еще одному году унизительного ожидания, к еще одной попытке доказать то, во что она сама уже не верила. Год. Целый год. Пока ее одноклассники будут наслаждаться студенческой жизнью, открывать для себя новые горизонты, заводить друзей, она будет здесь, в этом же городе, в этом же доме, заново перелопачивать учебники, заново переживать эту агонию подготовки, а потом – этот же страх, это же унижение. Это был не спасательный круг, а якорь, тянущий ее на дно, к еще одному году неопределенности, пока все ее сверстники будут жить полной студенческой жизнью, а она – топтаться на месте, чувствуя себя отстающей, неполноценной, вечной неудачницей. Мысль о том, чтобы снова пройти через это, казалась невыносимой, отвратительной. У нее не было сил, ни физических, ни моральных, чтобы снова броситься в эту мясорубку.