Я имел широкую свободу перемещения – от двора нашей пятиэтажки до речки, леса, озёр. Главным условием было вернуться домой пообедать и к ужину. В раннем детстве часов у меня не было, но, как и всем моим товарищам, чутьё и обращение к подвернувшимся взрослым с вопросом: «Который час?» помогали быть дома вовремя и избежать голодной смерти или наказания за непослушание.
Рефрейминг.
До пяти лет мои воспоминания весьма смутные и содержат скорее сугубо личные темы умиления, радости, позора и страдания. Первая тема, которая кажется мне интересной, это открывшаяся мне способность делать почти бесполезными наказания. Уточню, что меня наказывали чаще всего ставя в угол или ограничивая удовольствия (мультики по телевизору или что-то вкусное). Обычно в углу я находил себе занятие, чтобы не заскучать – строил из сложенных пальцев рук и угла, в котором стоял, разные симметричные фигуры и представлял, на что они похожи. Кстати, позднее, когда я был вынужден бездействовать (например, во время тихого часа в больнице), придумалась другая техника – рисовать кучу контуров а-ля абракадабра и затем высматривать в них образы людей, животных, ситуаций и дорисовывать фломастерами.
Однажды набедокурил и сбежал от «разбора полётов» в ванную, запершись там. Через дверь мне был вынесен приговор – вечером остаюсь без любимых передач, включая мультики. Мне стало грустно и немного обидно. И тут меня осенило! У меня же плохое зрение. Телевизор – портит зрение. Значит, не буду смотреть телевизор – помогу своим глаза и стану видеть лучше! Эврика! Я наполнился радостью и гордостью, что перевёл наказание в свою пользу.
Справедливость.
Мне, как и многим советским детям, родители и близкое окружение натолкали кучу внутренних ограничителей: «а что люди скажут», «ты вон какой большой, бить нельзя», «надо закончить институт и завести семью», «взрослых надо уважать и слушаться». Я эти интроекты на протяжении долгого времени с трудом выдавливал, как прыщи, а они выскакивали снова, пока, наконец не исчезли. В третьем классе, временно, физкультуру у нас стал вести пожилой учитель, участник войны. Когда дети переходили допустимую, по его меркам, грань баловства и непослушания, он бросал в кого-то самого бойкого связку ключей. Ни разу не попал, но она была большая и тяжёлая. И мы опасались. Так вот, на очередном уроке он бросил связку в мальчика, тот увернулся, связка попала в стену и выбила большой кусок штукатурки. «Офигееть, а если бы он попал в голову», – подумал я.