Походка у Ильича тоже была своеобразная: он передвигался мелкими, но частыми шажками, как бы перебежками, почти не сгибая колен и шаркая подошвами по земле. «Ноги не гнутся», – пояснял Ильич. При этом старик опирался на кривую деревянную палку. От приличных промышленных бадиков и клюшек, сколь ему ни предлагали, категорически отказывался, ссылаясь то на их неудобство, то на старую свою привычку – сам смастерил себе посошок из упавшей от ветра ветки американского клёна, с ним и ходил.
Несмотря на ворчливость и такую необычную, даже немного отталкивающую внешность, по натуре дед Порясин был по-настоящему добрым, а также справедливым, приветливым к окружающим и охочим до разговоров. И назойливости, свойственной многим старикам, он себе никогда не позволял – старался лишний раз, как говорится, не лезть на глаза и тем более не быть кому-то в обузу. Словом, занимая отведённую ему экологическую нишу, старик никому ничем не досаждал и был вполне удобным соседом.
К тому же он слыл знатным рассказчиком: интересным, самобытным, можно даже сказать – с налётом фольклорности. Впрочем, без деревенской простецы тоже не обходилось – дед Порясин не чурался крепкого словца, но оно почти всегда было к месту, не лишено остроумия и вызывало у слушателей дружный смех.
Отдавая должное, окружающие, в свою очередь, относились к Ильичу с уважением и почтением, любили послушать его житейские истории и байки. Частенько даже малознакомые люди, взяв старика под локоток, сопровождали его в гололёд и помогали, когда надо, взбираться по лестничным ступеням.
Его приятель и компаньон Олег Григорьевич Ковалёв по внешности казался прямой противоположностью. Высокий, неплохо сложенный, несмотря на сутуловатость, – весь из себя такой ухоженный, холёный и гладкий. При этом он был одновременно и суетлив, и медлителен, а также неловок и неуклюж в движениях. Лицо у Григорича имело правильные черты, выдававшие в нём былого красавца и дамского любимца. Особенно отличались глаза – большие, карие, с маслянистым блеском, и губы – полноватые и сочные, несмотря на солидный возраст.
По характеру Олег Григорьевич тоже был большой добряк, но в отличие от старшего приятеля – непрактичный, рассеянный и доверчивый простофиля, всё принимавший на веру и за чистую монету. В общем, тютя тютей. В компании он любил больше послушать, чем говорить, поэтому тоже был желанным членом того сообщества, в котором они прожили бок о бок без малого три года.