Но культовая фигура – Сергей Александрович Есенин и всё, что с ним связано. Эта не знающая меры любовь для меня была прививкой стойкого неприятия всего, связанного с Есениным.
Когда папа умер, я все его материалы по Есенину вынес к мусорным бакам и аккуратно сложил стопками в полиэтиленовых пакетах,, чтобы не запачкались, – несколько собраний сочинений, «Роман без вранья» А. Мариенгофа, ещё кучу всяких воспоминаний, и пр. – их тут же кто-то подобрал.
Проявил уважение, передал эстафету.
Моя тема была другая, я ещё не мог чётко осознать, но понимал, что – другая, и есенинская навзрыд расхристанность только мешала.
Я другое дерево.
Я совсем другое дерево, папа.
Паскаль, Лейбниц.
Зенон Элейский. Протагор. Сократ. Ницше.
Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов.
«Палата №6», «Чёрный монах».
А. П. Чехов – недооценённый, великий учитель…
Сейчас я понимаю, что я обижал тебя, отец.
Я почему-то не мог понять это катастрофическое значение лагеря в твоей судьбе… по молодости не мог, я это понимаю только сейчас, когда сам старик.
Запоздалое «прости».
Прости, отец, я очень люблю тебя.
Папа был ещё жив, когда появились Битлз. Он их не принял. Что это такое, кошачьи голоса. Вероятно, это повлияло и на моё тогдашнее отношение.
Мне надо было жизнь прожить, чтобы обрести свою культовую фигуру… для отца это был Есенин, для меня это… да, это Битлз.
Тут очарование, которое сильнее меня.
Я не принимал их, когда они были модны, когда ими увлекались… я открыл их почти случайно только сейчас, и они «покорили моё исстрадавшееся сердце».
Когда Битлз распались, для меня остался Леннон… человек, родственный по духу. Он тоже хотел изменить цивилизацию.
Теперь – родина.
Это – мама… «мать сыра земля».
Самый преданный друг и самый верный враг, не прощавший мне никаких моих детских шкодливостей, хитростей и прочего малоприятного, что уже бывало и во взрослой моей жизни.
То, что я пришёл к идее цивилизации Совести – это от неё.
(она очень удивилась бы, узнав, что я считаю, что это её заслуга… я просто честно жила, вот и всё, – сказала бы она).
Моя мама была великая женщина… великой души человек.
И великой стойкости духа.
«Её можно разрезать пополам, и каждая половина будет утверждать одно и то же» – заметил как-то мой проницательный институтский товарищ, один из лучших (уже давно, первым покинувший этот мир).