Но у этики нет иного средства против индивида, кроме всеобщности – возведения индивида к ней и его растворения в ней. Поэтому этика могла бы утешить сознание греха лишь тем, что заставляет индивида исчезнуть – чего, казалось бы, требует и самопознание греха. Однако если мы учтем, что переход к всеобщности требует подготовки, которой греховный индивид еще не обладает, то индивид не должен просто исчезнуть, но обязан сохраниться ради этой подготовки к всеобщности.
Именно этого недостает антиномии между индивидом и всеобщностью, если она разрешается лишь через политическую всеобщность: тогда отсутствует тот остаток индивида, который, как закваска, должен сохраняться для всеобщности, для ее развития и осуществления в ней самой. Таким образом, указание индивиду в момент осознания его греховности на его самопревращение во всеобщность оказывается лишь поверхностным успокоением.
47. Здесь открывается важное понимание: понятие человека ни в коем случае не исчерпывается этикой через упразднение индивида во всеобщности государства или союза государств человечества. Этот переход оказывается скачком, разрывом этической непрерывности. Сама этика может сделать этот переход лишь заключительным аккордом; она сама нуждается в остановке на станции греха.
И этика научилась у религии, что пророки, особенно Иеремия и Иезекииль, через самопознание греха впервые раскрыли индивида. И даже если индивид в конечном счете должен упраздниться во всеобщности, он все же должен оставаться индивидом внутри всеобщности – не эгоистическим, но принадлежащим всеобщности. Более того, индивид должен сначала возникнуть как продукт развития, которое всегда остается важным.